Семья. Измена. Развод
Шрифт:
С Мишей они в приятельских отношениях последний год, и, насколько я знаю, моему отцу эта дружба очень не нравится. Но разве Князев когда-то кого-то о чем-то спрашивал?
— Алексей Олегович, — муж пожимает Шумакову руку, — привет. Марк, — подталкивает сына, и тот тоже здоровается с мужчиной за руку.
— Лёва, — Шумаков ставит внука на землю, — знакомься давай.
Мальчик боязливо смотрит на Мишу, потом на Марка.
Наш первый тянет руку, чтобы поздороваться. Лев отвечает,
— Хорошо, что приехали. Лёвке не так скучно будет. Дочь на неделю его к нам привезла, он всех уже умотал, — поясняет Шумаков. — Пойдемте.
— Дядя, а у вас пони есть? — спрашивает Марк, следуя за нами вприпрыжку.
Он у нас совсем не стеснительный, быстро осваивается и находит с людьми общий язык.
— Есть. Пойдем смотреть?
— Да. А покормить можно? А погладить?
Переглядываемся с мужем не без улыбок.
Миша треплет Марка по голове, но тот сразу увиливает в сторону. Занят важными разговорами о лошадях, какие уж тут ласки.
Пока дети гладят пони под присмотром конюха, Шумаков с Мишей отходят немного в сторону. Я к ним не присоединяюсь, но все равно все слышу.
— Москва дала добро, — с улыбкой произносит Шумаков.
Миша кивает, а потом бросает взгляд на меня. Тут же отворачиваюсь.
— Срок? — обращается к Алексею.
— Месяца два, максимум четыре.
— Порадовали.
— Не дрейфь, нормально все будет, — Шумков хлопает Князева по плечу, и они подходят ближе. — Как у Юры дела? — спрашивает уже у меня.
— Отлично. Папа рыбалкой увлекся.
— Хорошее дело.
Дети в этот момент с визгом бегут к нам. Марк тычет в сторону лошади пальцем и на эмоциях тараторит, что трогал гриву и давал лошадке сахар.
— У нее нос мягкий, — восхищается и вытягивает ладошку, видимо, ту, которой трогал лошадиный нос. — Пап, пойдем туда, — тянет Мишу к лестнице на другой стороне песочной площадки, где тренируют лошадей.
Пока они уходят, Шумаков рассказывает мне про внука, свою дочку и младшего сына. Лев крутится рядом с конюхом и гладит пони.
Слушаю, а сама поглядываю за своими.
Ветер спутывает волосы, поэтому убираю их в хвост, а когда снова поворачиваю голову, как в замедленной съемке вижу сына. Он несется по лестнице, оступается на последних ступенях и летит вниз. Миша пытается его поймать, но не успевает.
Мозг отмеряет секунды. Я словно в раскадровке вижу, как сын приземляется набок, заваливается прямо на свою ручку и громко плачет.
Князев тянется к сыну, но тот, увидев, что я бегу, вырывается и начинает реветь еще громче.
Падаю перед ребенком на колени, чувствую, как мелкие камешки царапают кожу и разрывают капроновые колготки.
— Все хорошо,
Марк плачет, а меня трясет. Такие слезы у него на щеках огромные. Лицо покраснело, на щеке выступает кровь, а пальчики на ручке поцарапаны и припухли. Зацеловываю каждый и бросаю на мужа раздраженный взгляд.
Миша сидит перед нами на корточках. Губы сжаты в тонкую полоску. На лице ни единой эмоции. Только глаза тревожно скачут, фокусируясь то на мне, то на сыне.
— Даш…
— Ничего не говори. Зачем ты его сюда потащил? — шиплю, продолжая гладить ребёнка по голове.
Марк шмыгает носом, потихоньку успокаивается.
— Как ты после этого хочешь оставить его себе? Ты десять минут не смог за ним присмотреть!
Князев бросает на меня гневный взгляд, но молчит.
— Все живы? — Алексей Олегович подбегает к нам, запыхавшись. — Врача?
— А тут есть? — поднимаю голову.
— Конечно. Пойдемте.
Поднимаю ребенка, немного покачиваясь. Марк уже довольно тяжелый. Таскать его на руках становится проблематично.
Миша пытается мне помочь, забрать его к себе, но сын вцепляется в меня мертвой хваткой и, как только между нами образуется маленькое расстояние, начинает рыдать.
— Я сама, — отталкиваю мужа и иду следом за Шумаковым.
Чувствую, что Алексей Олегович смотрит на разыгравшуюся сцену не без удивления. Ну да, мы же типа идеальная семья…
На кушетку в кабинете врача сажусь вместе с сыном. Не без уговоров прошу показать доктору ручку и позволить обработать щеку.
Миша все это время стоит у окна, наблюдает за происходящим молча.
— Ушиб. Перелома нет, но на всякий случай рентген сделайте, — заключает врач.
— Хорошо. Спасибо вам, — выдыхаю и снова целую сына в макушку.
С ипподрома сразу мчим в больницу. Делаем рентген. К счастью, перелома и правда нет. Это слегка отрезвляет, и меня начинает отпускать.
Домой еду на заднем сиденье. Сын посапывает в детском кресле, а я то и дело трогаю его пальчики на не ушибленной ручке.
Пару раз сталкиваюсь в зеркале глазами с мужем и, как только это происходит, отворачиваюсь.
Я, конечно, понимаю, что конкретно Миша не виноват и произойти такое могло и при мне. Марк активный, поэтому падает часто. Просто все мои чувства настолько обострены, что мне доставляет какое-то извращенное удовольствие обвинять Князева в том, что сын свалился с лестницы.
Дома укладываю Марка спать, перед этим демонстративно захлопывая дверь в детской прямо перед Мишиным носом. А вот когда спускаюсь на кухню, врезаюсь мужу в грудь. Поднимаю голову и оказываюсь резко прижатой к стене.