Сен-Симон
Шрифт:
В другое время столь странная фигура, вероятно, вызвала бы осуждение и смех, но теперь к нему отнеслись с восторженным почитанием. В салонах только и речи было что о Франклине. Стали носить платья, головные уборы, ткать материи «а-ля Франклин». Самые хорошенькие придворные дамы считали за честь поцеловать его, и он любезно позволял им это.
На пасху Франклин (хотя он был протестантом) приказал испечь тринадцать куличей, по числу Штатов, и угощал ими посетителей. Куличи имели громадный успех, за ними давились и, чтобы обладать кусочком, были готовы лезть в драку. Домик, снимаемый доктором, сделался местом паломничества; дорога в Пасси была постоянно запружена каретами — весь Париж стремился почтить знаменитого иностранца.
Граф Верженн, верный своей системе, продолжал затягивать переговоры. Но обойти внешне простодушного Франклина было нелегко. Приехав в Париж почти инкогнито, он держал себя с таким умением, что весьма скоро и вопреки жалобам английского посла был принят всеми министрами и вел с ними многообразные беседы. Он превосходно использовал настроение, царившее во Франции.
В декабре 1777 года в военных действиях наметился определенный перелом в пользу американцев. Чтобы нажать на французское правительство, американцы по совету Франклина вступили в мирные переговоры с Англией. Только после этого Верженн заявил, что король согласен начать переговоры о заключении франко-американского союза.
6 февраля 1778 года Франклин подписал два важных документа, определивших дальнейший ход событий. Это были договор о торговле и договор о союзе с Францией. Последний означал формальное вступление Франции в войну. Английский посол лорд Сторморн немедленно покинул Париж.
20 марта Франклин был официально принят при дворе. Ради такого торжественного случая старик согласился сбросить свое квакерское платье и нарядился в камзол из темно-красного бархата и белые чулки. Но парика, требуемого этикетом, доктор все же не надел. Волосы его были гладко зачесаны и распущены по плечам, на носу, как и всегда, красовались очки, а под мышкой он держал белую шляпу.
Франция ликовала. «Эта радость, — замечает Сегюр, — не могла бы быть сильнее, если бы дело шло о нашем собственном спасении».
Анри Сен-Симон одним из первых подал заявление, прося зачислить себя в экспедиционный корпус. Он гордо отказался от жалованья, подчеркивая, что столь святое дело не может быть оплачено деньгами…
В зрелом возрасте Сен-Симон напишет: «Американская война не интересовала меня сама по себе, но цели войны интересовали настолько, что я безропотно переносил все невзгоды».
Это писал мыслитель, смотря сквозь призму своих сложившихся убеждений. В юности все обстояло иначе. Все началось именно с «войны самой по себе», которая привлекла романтикой путешествий и подвигов, звала молодого офицера на путь славы, о котором он мечтал с детства, который, наконец, предоставлял безусловную возможность совершить долгожданные «великие дела».
В этом смысле Анри не был оригинален. Подобно ему, значительная часть молодых дворян, в том числе и аристократов, устремилась в Америку. Вслед за Лафайетом прошения подали виконт де Ноайль, граф де Сегюр, герцог Лозен, близкие родственники Анри барон и маркиз Сен-Симоны и многие другие.
Никто не предвидел, чем обернется война впоследствии, какой школой революции она станет для всех этих добровольцев, с какими идеями вернутся они из Америки.
Король и королева были ослеплены не в меньшей степени, чем другие. При встрече с Лафайетом, временно приехавшим с фронта, Мария-Антуанетта спросила:
— Ну как поживают наши добрые друзья, наши милые республиканцы?
И лишь младший брат короля, граф Прованский, более дальновидный, чем другие, не разделял общего настроения.
— Погодите, — ворчал он, — это вам даром не пройдет. Будете еще расплачиваться за ваших милых республиканцев и их порядки…
В эти же дни аббат Рейналь в своей книге «Революция в Америке» писал: «Европа устала страдать от тиранов. Она восстанавливает свои права. Отныне — или равенство, или война. Выбирайте. Все угнетенные народы имеют право восстать против своих угнетателей».
Французское министерство не выработало единого плана ведения войны, и действия его на первых порах были довольно бестолковы.
В то время как флот адмирала д’Эстена был брошен в Карибское море, маршал де Во группировал войска в районах Гавра и Сен-Мало, а граф д’Орвилье подготавливал в Бресте десантные суда для несостоявшейся высадки в Англию.
Верженн, продолжая свою дипломатическую игру, пытался втянуть в войну Испанию и Голландию. Мадридский двор вяло реагировал на все абстрактные посулы и, только когда ему был обещан Гибралтар, согласился вступить в союз. Впрочем, Испания слабо сочувствовала американцам, и от союза с ней последние выиграли столь же мало, как и французы.
Войну англичанам объявила и Голландия.
Между тем реальная помощь Вашингтону готовилась с сильным опозданием. Французские войска перебрасывались медленно, небольшими партиями.
Только весной 1779 года из Бреста отчалила главная армия, возглавляемая участником Семилетней войны, генералом Рошамбо. Армию эту, насчитывавшую шесть тысяч солдат, адмирал Терне доставил к Ньюпорту на острове Род-Айленд в первой половине июля.
Анри Сен-Симон отправился с одним из первых эшелонов.
Он оказался в числе пионеров.
Раньше других ступив на почву Америки, он раньше других познакомился с теми невероятными трудностями, которые пришлось преодолеть французам, прежде чем они смогли помочь своим американским союзникам.
Брест… В порту полная неразбериха. Несколько транспортных судов по вине капитанов столкнулись и дали течь.
Еще не вышли в море, а уже много больных. Трижды сигналили к отплытию, но как раз в это время офицеры и даже капитаны оказывались на берегу: привязанные к кабакам и случайным подругам, они ни за что не хотели проводить ночи на судах.