Сен-Симон

Левандовский Анатолий Петрович

Руссо досказал Анри то, о чем избегал говорить Даламбер. Теперь наконец все становилось на свои места… Впрочем, все ли?..

Нет, многое продолжало оставаться непонятным.

Непонятно, почему женевский философ произносит анафему современному обществу: ведь если, с одной стороны, это общество принесло неравенство, то с другой — оно дало такие материальные блага, о которых древние и помышлять не могли! Руссо зовет к природе, к естественному состоянию. Но что даст природа в ее «естественном состоянии», если над ней не потрудятся человеческие руки? Руссо утверждает, что теперь, когда противоречия зашли так далеко, возврат к социальному равенству, к «золотому веку», совершенно невозможен. Но почему же? Разве улучшение благосостояния общества, появление технических усовершенствований, развитие созидающей мысли — разве все это дает меньше оснований для единства и счастья людей, нежели скудость первозданного мира с его «естественным состоянием»? И не следует ли предположить, что подлинный «золотой век» находится не в прошлом, но в будущем?..

Многое продолжало оставаться непонятным.

Удивляло и то, что Руссо в отличие от Даламбера считал веру не «шестым чувством», практически совершенно бесполезным, но чем-то очень важным, необходимым, органически присущим человеку. Правда, вера «савойского викария» имела весьма мало общего с верой католических попов.

Над всем этим надо было еще думать, думать и думать. А главное — внимательнее наблюдать подлинную жизнь. Наблюдать и действовать.

— Вставайте, граф, вас ждут великие дела!

Анри протер глаза, уселся на постели, но все еще не мог проснуться по-настоящему. В голове немного гудело. Вероятно, от выпитого вина… Ба! Вспомнил! Вчера были домашние проводы, а сегодня он едет в полк…

…Граф Бальтазар давно подумывал о том, чтобы пристроить своего старшего к государевой службе. Он надеялся, что армия отрезвит его и вытеснит из головы мальчишеские бредни, дисциплинирует и приучит к делу. Ждать приходилось только из-за возраста. 17 октября 1776 года Анри исполнилось 16 лет, а уже в январе следующего отец начал переговоры с военным министром о назначении. Юноша получил место младшего лейтенанта в Туренском пехотном полку, которым командовал его родственник, маркиз де Сен-Симон…

…Итак, на ближайшее время его судьба определилась. Прощай, отчий дом, побоку науки, долой метафизическую дребедень! Он будет военным, как его знаменитый предок Карл Великий, как его другой славный предок — герцог Сен-Симон. Здесь он найдет себя и совершит небывалые подвиги. Они ждут его!..

Пройдет время, и социолог Сен-Симон с отвращением отзовется о войне и военном ремесле. Но это будет мнение зрелого человека и философа. А пока юный граф, полный задора и необъятных жизненных сил, рвется к военной славе, подобно множеству таких же молодых дворян, считающих ратные успехи единственными, достойными их сословия.

Военная форма понравилась Анри и была ему к лицу. Но служба страшно разочаровала. Подвигами и не пахло, вместо этого нужно было торчать на плацу да следить за шагистикой; казенная квартира была тесной, провинциальный городок, в котором стоял полк, — маленьким и унылым. Попытался найти интересных людей — не нашел. Вспомнилась тюрьма Сен-Лазар. Стало так тошно, что хоть караул кричи.

Трудно сказать, до чего бы дошел молодой офицер, если бы вдруг не обнаружил простой истины: военная дисциплина была строгой только для рядовых. Что же касается дворян-офицеров, то им многое спускалось. В частности, объяснял ему более опытный товарищ, вовсе нет необходимости самому проводить учения. Это спокойно можно поручить капралу.

Когда Анри постиг сию нехитрую истину, он быстро вошел во вкус. Его неделями и месяцами не видели в полку. Вместо того чтобы являться на плац, он колесил по Франции, слушал сплетни в Версале, развлекался в Париже, а иногда навещал и отцовский замок Берни. Но он не просто вел рассеянный образ жизни, как его товарищи. Он наблюдал, словно вбирал в себя все, что видел, пытался уловить биение пульса страны, постичь современное общество во всех его проявлениях. Это молодому графу было абсолютно необходимо — ведь как-никак его ждали великие дела!..

Версаль… Сколько слышал о нем Анри от отца, сколько прочитал в мемуарах деда! Но при ближайшем рассмотрении город-дворец оказался и таким и не таким, как представлял себе юноша.

Собственно, внешне все было тем же, что и во времена «короля-солнца»: те же постройки и украшения, те же фонтаны и статуи, тот же парк. Но теперь здесь обитали новые господа, придававшие всему иной колорит, иную гамму оттенков.

При Людовике XVI, сменившем своего «многолюбимого» деда в 1774 году, весь старый ритуал бесследно исчез. Ушла в прошлое былая торжественность королевских «леве» и «куше». Новый монарх, двадцатитрехлетний неуклюжий толстяк, во время утренней церемонии почесывался и похлопывал себя по голому телу, дразнил придворных и хохотал при виде их смущения, боролся с лакеями и удирал от камердинера, пытавшегося застегнуть ему панталоны.

Кончилась эра всесильных фавориток. Людовик XVI абсолютно не интересовался посторонними женщинами, но зато оказался под каблуком собственной жены.

Марии-Антуанетте в то время едва минуло двадцать лет. Гордая и своенравная, находившаяся в расцвете красоты, королева неограниченно властвовала при дворе. По ее прихоти возводились дворцы и низлагались министры, ее любимцам выплачивались небывало щедрые пенсии и пожалования, всякий ее каприз исполнялся, едва лишь успев возникнуть.

Именно по капризу королевы был уволен в отставку Тюрго, один из самых прогрессивных деятелей начала нового царствования.

Произошло это почти на глазах Анри, в том самом году, когда он впервые появился при дворе.

Жак Тюрго, генеральный контролер финансов, был человеком незаурядным. Философ-экономист, автор ряда научных трудов и трактатов, он лучше других представлял себе существо происходившего во Франций. Понимая, что ослабить социальные конфликты, таившие страшную угрозу существующему строю, можно, лишь уменьшив неравенство сословий и установив более равномерное распределение налогов, Тюрго провел ряд важных реформ, которые, останься они в силе, могли бы способствовать развитию капитализма и сгладить многие противоречия.

— Не в руки короля я отдаю себя, а в руки честного человека, — сказал Тюрго Людовику XVI, приступая к реформам.

— И вы не будете обмануты, — ответил «честный человек».

Менее чем через два года, побуждаемый королевой, ставшей рупором придворной камарильи, монарх прогнал министра-реформатора.

Все преобразования были немедленно ликвидированы.

Двор ликовал. В день отставки Тюрго королю восторженно рукоплескали.

Но действительной героиней дня — дня, определившего долгие годы, — стала Мария-Антуанетта.