Сень

Номен Квинтус

— И как это пресечь?

— Полная версия моего ответа тебе не понравится. А кратко — изобрести эти машины. Проблема лишь в том, что изобрести их сейчас могу только я. Я знаю, что они должны делать, и знаю, как на самом деле устроен человек. Ну, с позиции точек и способов воздействия на организм. И я пытаюсь придумать, как машины могут выглядеть в железе, а очень много людей, которые, по твоему мнению, занимаются бесполезной ерундой, пытаются воплотить мои воспаленные фантазии в жизнь. Причем — заметь — они их воплощают, но так как фантазии-то сами по себе воспаленные,

результат их работы правильно не действует. Но я как раз и смотрю, насколько все это действует неправильно, и рассказываю всем этим ученым и инженерам, в какую сторону нужно двигаться чтобы стало хорошо.

— Вот теперь понятно, могла бы и раньше объяснить.

— Не могла бы. У тебя раньше не было правильных вопросов.

— А если вопросы есть, их задавать можно?

— Тебя пнуть?

— Извини, спасибо за напоминание. Тут Лаврентий Павлович интересовался, когда ты сможешь научить кого-нибудь так же с иностранными дипломатами работать. Он, между прочим, просил тебе передать, что ни американцы, ни англичане или французы так и не поняли, что всю информацию по агентуре они сами же нам и сообщают. Но это благодаря твоим препаратам, а вот так, как ты, зайти в посольство и просто документы переснять…

— Слава, я же говорила: меня научили управлять безусловными рефлексами. И чувствовать других людей. Научить это нынешними способами просто невозможно! Ну это примерно так же просто, как менять рост, внешность: я знаю, как это делать — и делаю. А что толку?

— Тогда вопрос уже от меня: а у тебя есть хотя бы примерные планы на сроки реализации твоих машин?

— На прямой вопрос даю прямой ответ: нет. Я даже примерно не представляю, сколько времени все это займет. Больше того скажу: я даже не уверена, что смогу эти машины воспроизвести. В том числе и потому, что уровень технологий был совсем другим, и у меня фантазии не хватает, чтобы придумать, как, например, можно обеспечить прямую передачу воспоминаний…

— Тогда последний вопрос на сегодня, от Иосифа Виссарионовича. Он всерьез интересуется, почему ты предлагаешь твоей женской команде по звезде на плечи добавить, а не на грудь?

— А головой подумать? Слав, это я про тебя говорю, Сталину не передавай. Девочки полгода проболтались на орбите, а работа там, между прочим, адова. На груди у каждой уже по две Звезды висит, то есть на родине героинь их бронзовые бюсты уже стоят — а за третью Звезду у нас в законе новых пряников уже не предусматривается. Но на плечах у них как были полковничьи погоны, так и остались — а если считать день на орбите хотя бы за три, то выслуга, считай, уже достигнута. Лично я считаю, что новые звания их обрадуют гораздо больше, таково мое единодушное мнение.

— Приказ о присвоении им званий генерал-майоров уже подписан, Иосиф Виссарионович спрашивает, почему бы им и третью Звезду тоже не дать.

— Потому что не надо. Вон мне звезд понавешали, хожу, как елка новогодняя сверкаю — и что, я лучше от этого стала? Есть такой анекдот: упал мужик с пятого этажа и не разбился: чудо. Второй раз упал и не разбился — повезло. Третий раз то же самое — привычка.

Не надо людям такие привычки прививать. У них просто работа такая… героическая, но это всего лишь работа. Одна Звезда — за то, что на работу такую подписалась. Вторая — что работу не бросила, поняв, на что именно подписалась. И — хватит.

— Наверное, ты и права, я ему передам. И добавлю, что с тобой полностью согласен. А ты при случае к космонавтам не заглянешь? Каманин просил помочь при случае: у него же уже почти семьдесят человек в отряде, говорит, что в коллективе назревают склоки…

— Не бывает коллектива в семьдесят человек, я ему уже говорила. Максимум человек двенадцать, так что пусть просто поделит команду на группы и разведет их друг от друга подальше. И территориально, и по задачам. Разве что разведчиков пусть вместе оставит, но они — люди военные, дисциплину понимают.

— Королев требует ему отдельную группу выделить…

— Товарищ явно не понимает. Извозчик что-то требовать не может, извозчик везет туда, куда ему седок указывает. А седоком у нас сейчас Владимир Николаевич, и то, что инженеров в космонавты готовят — это правильно. Но из какого КБ этих инженеров набирать, решать точно не Королеву.

— Челомею?

— И не ему. По счастью, Владимир Николаевич это и сам понимает. Ладно, я заеду посмотреть следующую группу кандидатов…

— Их у Лаврентия Павловича всех проверили уже.

— Ну да, конечно, у него же лучшие в мире специалисты по космической медицине! В шестьдесят третьем аварийно экипаж станции только благодаря им и сажали!

— Но ты же сама говорила, что заранее понять, как человек невесомость выдерживает…

— Слава, этого героя недоделанного я ведь своими ручками из панической атаки вытаскивала, там вообще невесомость не причем была. А станцию чуть не потеряли…

— Ты не поверишь, но Иосиф Виссарионович этому очень обрадовался. Ведь тебя вышло официально признать космонавтом…

— Вот уж мне счастье привалило! За Звезду очередную, конечно, спасибо, но и без нее спокойно перебилась бы.

— Вот склочная же ты старуха! Кстати, давно спросить хотел, но стеснялся: тебе уже скоро тридцать пять, ты как, готова в нашей стране детей растить?

— Пока нет. Знаешь, я уже иногда думаю, что моим детям было бы здесь хорошо жить, но…

— Что тебя еще в СССР не устраивает? Это я официально, как председатель Госплана, спрашиваю. На предмет улучшения быта советских людей: кто же, как не ты, может ответить мне на этот вопрос?

— Наверное, меня уже всё устраивает. Я сама себя не устраиваю. Вот думаю: родятся дети, подрастут, будут ко мне с вопросами разными приставать — а я им: дети, вы кто? Говорю же, память у меня заканчивается. Я, например, точно знаю, что у меня уже детей четверо — биологических детей, я яйцеклетки лично пересаживала оплодотворенные теткам, у которых с этим делом проблемы пока неизлечимые. Но я просто не помню, у кого они родились…

— Ужас… я только теперь, на тебя глядя, начинаю понимать, почему у вас людей переставали поддерживать после трехсот лет…