Сень
Шрифт:
— Ну да, миллион туда, миллион сюда. А Глушко ты что предложила? Он же сейчас кроме мата ничего произнести уже не может, у него двигатели стабильно работать перестают!
— Просто синтетический керосин… ну, почти керосин. Тоже раз в двадцать дороже простого керосина, но Королев на моем керосине поднимет на четверть тонны больше, чем на простом, а у него сейчас и так пару тонн недобора, поэтому эти запасные центнеры для него лишними не будут… Кстати, там по тысяче рублей за кило предлагали, в кошелек столько, конечно, не поместится, но я и за сумкой сбегать могу. А Глушко пусть потщательнее форсунки делает, тут все в технологию упирается.
— А нету у нас других технологий, нету!
— У нас, если честно говорить, вообще никаких технологий еще три года назад не было, так что через пару лет, если ваньку не валять, технологии появятся. Просто без живительных пинков они как-то не спешат появляться, но вы их раздавать давно уже мастер международного класса, даже, я бы сказала, гроссмейстер! И опять же, Косберг ведь сделал мне двигатель для разгонной ступени под синтетический некеросин…
— Вот ведь вредная ты старуха! Деньги тебе прямо сейчас выдать?
— Мне не к спеху. Еще вопросы есть?
— Пока нет… но из чистого любопытства спрошу все же: тебе вообще не жалко людей? Ну, некоторых…
— Мне людей очень жалко. Мне очень жалко миллионы людей, сотни миллионов жалко. И я, как врач, стараюсь сберечь их драгоценные жизни. И, как врач, прекрасно знаю, что иногда приходится делать и ампутации чтобы сохранить человеку жизнь и здоровье. И — опять-таки как врач — иногда вынуждена такие ампутации производить… тех же эсэсовцев ведь по советским законам ампутировать правильно? Тем более, что у янки от сальмонеллы достаточно эффективных лекарств нет. Вы же тоже так считаете?
— Я — да. Просто когда я смотрю на тебя… хоть ты и древняя старуха, но вижу-то я молодую девушку… Но ты права, иногда приходится делать и то, что делать не хочется. И… спасибо тебе. Все, на сегодня вопросов больше не будет.
В конце сентября в Ленинграде на воду спустилась одна очень большая подводная лодка. Спустилась и неторопливо поплыла вокруг северной Европы куда-то в район Мурманска. Лодка эта вызвала огромный интерес у различных иностранных не товарищей, так что почти на всем протяжении маршрута ее сопровождали разнообразные иностранные же корабли. Сопровождать ее было нетрудно: шумела лодка так, что ее, как говорили британские капитаны, давая интервью британским же газетам, было слышно не только на всей Балтике, но и в Северном море. Советские же газеты по этому поводу хранили молчание: ну не рассказывать же советским гражданам, что буржуи советскую же подводную лодку под водой «видят» лучше, чем если бы она плыла по поверхности, а на палубе ее играл бы симфонический оркестр.
Да и экипаж лодки по поводу слежки особо не переживал: мало ли кто там в кильватере болтается? Если им мазута не жалко или даже угля, то пусть поплавают. Все равно в Белое море супостат не сунется.
Супостат и не сунулся, однако с помощью сонаров, установленных вообще на гражданских транспортах, он (в смысле супостат) выяснил, что лодка пришла в Молотовск. Пришла, постояла там пару недель у причала — и исчезла. То есть вообще исчезла, ни в городе ее никто не видел (и никого из ее не самого маленького экипажа), ни в море…
Алексей Николаевич Крылов, принявший участие в первом боевом походе, вернувшись в середине декабря в Ленинград, первым делом написал товарищу Сталину длинное письмо. В котором не использовал ни одного слова из очень восторженной морской лексики, но Иосиф Виссарионович, это письмо читая, представлял себе этого высокого старика с окладистой белой бородой именно подобные выражения бурного восторга и произносящего. И было отчего использовать такую терминологию: подлодка спокойно прошла буквально под килем у следивших за ней британских и американских кораблей, пересекла с севера на юг Ламанш, обогнула Британские острова и даже тихо и незаметно зашла на рейд бухты Фаслейн. Незаметно зашла и незаметно ушла с крупнейшей военно-морской базы Британии…
Резиновое покрытие тоже, безусловно свою роль сыграло, но — по мнению Алексея Николаевича — главными инструментами обеспечения незаметности огромной подлодки были гребные винты. Которые, как успел исследовать академик в опытовом бассейне, почти на треть увеличивали «тягу» и вдобавок практически не создавали обычного для судовых винтов шума. Валы винтов тоже не скрипели (гваяковое дерево — оно «тихое»), да и буквально «подвешенные» на резиновых опорах реактор и генератор на «малом ходу» можно было услышать лишь прижавшись у кожуху ухом…
Письмо Сталин прочитал, когда у него по очередным вопросам по сельскому хозяйству «гостил» Струмилин, с видимым удовольствием наблюдавший за лицом Иосифа Виссарионовича во время чтения. Поэтому Сталин решил удовлетворить любопытсво Станислава Густавовича:
— Это академик Крылов из похода вернулся на подлодке новой. Таню хвалит.
— Это он правильно делает.
— Но он-то не просто хвалит!
— Я думаю, что академик глупостей не скажет, к его советам прислушаться стоит.
— Ну да, ну да…
— И какая уже?
— Шестая… Ладно, что у нас в этом году с чумизой?
Глава 32
Новый пятьдесят шестой год (как и почти все предыдущие) Таня встретила в одиночестве, у себя в квартире в Коврове. Как и последние лет пять, ее приглашали в гости Байрамали Эльшанович, Александр Евгеньевич, другие знакомые — но она вежливо все приглашения отклонила. А в этом году — и приглашение самого товарища Сталина. Не потому, что она не хотела людей отвлекать от совершенно семейного праздника или ей неприятно было праздновать среди чужих людей, а просто потому, что она не понимала, что тут вообще праздновать нужно. Планета совершила очередной оборот вокруг Солнца? Да таких оборотов она уже несколько миллиардов накрутила, одним больше, одним меньше… то есть все же больше — и что?
Однако праздничную программу по телевизору она посмотрела. Праздничный концерт ее вообще не заинтересовал, но поздравление советским гражданам товарища Сталина она выслушала очень внимательно. Выслушала, хмыкнула про себя: Иосиф Виссарионович о проведенных перед Новым годом испытаниях так ничего и не сказал. Очень хотел, но Таня его так яростно уговаривала «лишний раз промолчать»…
Испытания же были более чем интересными. Четырнадцатого и пятнадцатого декабря с полигона «Капустин Яр» были произведены пуски сразу шести ракет конструкции Челомея, и все шесть были «сочтены успешными». Правда, по мнению Тани, тут было еще «работать и работать»: Три пуска «в высоту» вроде как доказали, что по дальности ракета «достает, куда надо»: все три контейнера с измерительной аппаратурой поднялись на шесть с половиной тысяч километров. А вот три пуска «по мишени» на Камчатке результаты продемонстрировали «не очень»: только две головки попали в круг диаметром двенадцать километров, а третья вообще на двадцать два километра от намеченной точки отклонилась. Но, опять-таки, по Таниному мнению «работать» нужно было не над ракетой, а исследовать верхние слои атмосферы: по данным телеметрии все отклонение было набрано буквально на последней тысяче километров из-за «нерасчетного» торможения головки в этих самых слоях…