Сентиментальные агенты в Империи Волиен
Шрифт:
И так было повсюду. Вы летите над равниной, по которой разбросаны клочки цветущих полей зерновых, и вам говорят: «Тут раньше было болото; мы его осушили».
Под вами пустыня, окаймленная поясом темной зелени. «Сейчас это пустыня, но скоро тут будет лес».
Я не помню более пустынной планеты, чем эта, вернее, какой она была от природы; я никогда и нигде не видел таких успехов в освоении.
И все это они сделали своими силами, благодаря преданности, упорству, самоограничению, самодисциплине. Они абсолютно убеждены (и не без оснований) в том, что могут сделать
— Вот это да! — кричал Грайс, когда мы спускались в очередной поселок, окруженный пустыней или щебнем. — Ты только представь, что бы мы могли сделать на Волиенадне, если бы постарались.
— Ерунда, — каждый раз говорил я, — ничего подобного вы бы не сделали. Ты же не потащишь людей на аркане. Все должно быть добровольно. — Напоминаю, что, поскольку Грайс считает, будто я тут Воплощение, я должен высказываться в этом духе. Но, в конце концов, я ведь сказал правду.
— Как вспомню бедную Волиенадну… О бедная, несчастная страна! Мы должны были сделать что-то в этом роде.
— Ну и какова эта ваша планета?
— Сплошная тундра, повсюду щебень и вечная мерзлота.
— Вероятно, вы никогда не слышали о растении под названием рокнош? Насколько мне известно, оно пышно разрастается именно в таких условиях.
Грайс пришел в бурное волнение, явно заинтересовался.
— Ой, кажется, слышал. Какой-то тип о нем говорил, но он был просто… — Грайс хотел сказать «просто шпион с Сириуса», но вовремя осекся. Его лицо в такие минуты становится невыразительным, каким-то стертым, а потом его искажает спазм, как будто организм стремится достичь равновесия, собраться.
— Шпион с Сириуса, — все-таки тихонечко пробормотал он, насколько я расслышал, — но я был таким молодым, откуда мне было знать…
Я иногда пытаюсь говорить с ним о Сирианской империи, какая она на самом деле. С Грайсом бесполезно толковать о дальней перспективе, о долгих тысячелетиях таких империй, ибо в представлении этого человека слово «империя» означает несколько В-лет господства Волиена. Но я пытаюсь рассказывать о каких-то переменах в истории Волиена, о его нынешнем распаде. Я напоминаю Грайсу о предстоящем завоевании Волиена. Он хмурится, вздыхает, гримасничает…
Представьте, он нашел, как разрешить свои эмоциональные проблемы. Странно! Но — вы согласитесь, я уверен, Клорати, — с психологической точки зрения весьма изобретательно…
Грайс решил подать в суд на Волиен за невыполнение обязательств по обещаниям и гарантиям, предоставляемым каждому гражданину Волиена согласно его Конституции.
И вот перед Грайсом встали новые проблемы: он только приблизительно помнит соответствующую статью; на Мотце не нашлось экземпляра Конституции Волиена; ему надо вернуться обратно, чтобы раздуть это дело; он не может вспомнить никакого прецедента.
Кролгул услышал о плане Грайса от озадаченного мотцанца
— К вашим услугам! — И продолжал: — Я слышал о ваших намерениях. Пришел вас поздравить! Великолепно! По масштабу, по смелости, по риску. Поистине революционная творческая мысль.
После нескольких часов общения с Кролгулом Грайс был готов на все, в том числе и пойти на риск — заставить мотцанцев пошевелить извилинами.
Представьте себе, Клорати! Двадцать Воплощений, и я в том числе, все после тяжелого рабочего дня, с трудом собрались, чтобы посвятить вечер разбору этой обременившей нас просьбы Грайса; все уселись полукругом в казарме в центре пустыни, которую предстоит окультуривать. На полке стоит кувшин с водой, лежит несколько порций овощей, горит лампа. Грайс сидит перед нами — непонятно, в качестве гостя или же пленника.
— Вы говорите, что собираетесь публично критиковать свой собственный народ?
— Не мой народ. Государство Волиен.
— Какая разница? Как можно разделять государство Волиен и его жителей волиенцев?
— Если нельзя разделять, как же в таком случае государство может обещать и гарантировать своему народу известные права?
— Как вас понимать? Вы что, намерены публично критиковать абстракцию?
— Как государство может быть абстракцией, если оно гарантирует и обещает, если оно выступает в роли отца родного? И, кроме того, я не критикую его, я вызываю его на суд.
— Неужели вы собираетесь судить Конституцию?
— Нет, тех, кто представляет государство Волиен в настоящее время.
Наступило угрюмое молчание, полное враждебных взглядов и нетерпения.
— И чего вы этим добьетесь?
— Добьюсь? Я разоблачу Волиен как мошенника, какой он и есть.
— Волиен?
— Я имею в виду нашу смешную Конституцию. Ложь, все ложь!
— Но когда мы принесем нашу Мораль в Волиен, тогда у их народа будут истинная справедливость, настоящая законность и реальная свобода.
— Да, но до этого еще надо дожить, так ведь? И в любом случае… — Губернатору Грайсу просто не верится, что может исполниться его мечта, то, о чем мечтал он столько лет: истинное пришествие революции, истинное пришествие Сириуса в его страну. — И, кроме того, — торжествующе заявил он, — если я разоблачу их в суде, чего они давно заслуживают, тогда ваша задача станет намного легче, согласны? Лицемерная маска фальшивой справедливости будет сорвана с лица тирании и…
— Мы не понимаем, как вы, официальный представитель этой тирании, да и просто гражданин, сумеете призвать государство к суду. Что, конечно, звучит для нас как критика. А как вы можете критиковатьтиранию?