Сентябрь – это навсегда (сборник)
Шрифт:
Сестра–хозяйка ушла, а он сначала вышел на длинную дощатую веранду, а затем, повинуясь какому-то подсознательному зову, направился к морю.
Спуск к берегу оказался неожиданно крутым. Опираясь на каблуки, Виктор сбежал по узкой тропе, спрыгнул на гальку. Море было равнодушное и угрюмое, словно его тоска. Странное дело! Эта похожесть как-то облегчила душу. Будто нашелся, наконец, человек, которому так же неприютно и одиноко, как и ему.
Он внимательно все рассмотрел. Валуны на берегу и камни в воде. Скалы,
— Э–эй–эй… — услышал Виктор зов.
На краю обрыва стояла девушка — белокурая, в коротком бежевом плаще и звала… его. Виктор в первый миг не поверил себе. Зовут кого-то другого, не его. Он оглянулся. На узкой кромке пляжа никого больше не было.
— Ловите!.. — услышал он веселый возглас.
Девушка заскользила–побежала по тропке, стараясь не разгоняться, но все равно убыстряя и убыстряя свой бег из-за крутизны спуска.
«Ловите…» — повторил про себя Виктор и шагнул навстречу незнакомке.
Она упала ему в руки — неожиданно тяжелая, упругая, будто рыба, прикоснувшись к нему всем телом. В голове Виктора все смешалось: белые колени, мелькнувшие перед глазами, толчок груди, от которого на миг, будто от удара электрического тока, помутилось сознание, наконец очень знакомый тонкий аромат, исходивший от девушки: то ли цветущей акации, то ли меда.
Девушка засмеялась и освободилась из его объятий.
— Здравствуйте, — сказала она. — Вы, наверно, сегодня приехали? Я не видела вас на обеде.
— Только что.
Виктора от смущения бросило в жар. Темно–зеленые глаза девушки смотрели лукаво и выжидательно.
Он подал ей руку, чтобы спуститься еще ниже — к холодной беспокойной воде.
— Жаль… А я завтра уезжаю.
Она сказала свое «жаль» так, что его можно было отнести и к их встрече. Жаль, мол, только встретились, а тут надо уезжать. По крайней мере, Виктор понял ее именно так.
— Вы откуда приехали? — спросил он, смелея. Ему вдруг стало понятно: случилось нечто очень хорошее. Случилось или еще случится. А может, происходящее — их болтовня, прикосновения рук, парение души — и есть то большое и радостное, в предчувствии чего не раз сжималось сердце?
— Из-под Москвы… Гусь–Хрустальный — слышали?
«Хрустальный, хрустальный…» — мелодичным перезвоном отозвался в нем голос девушки. Он вдруг узнал тонкий запах, который исходил от нее. Вербейник… Высокая трава с метелками желтых цветов. В детстве, после войны, он еще собирал ее, а мама заваривала чай — душистый, медовый.
— Работаю ткачихой, живу в общежитии…
— Я тоже в общежитии, — обрадовался неизвестно чему Виктор.
— У нас там девчонок — миллион, — лукаво взглянула на него новая знакомая. — Приезжайте — выберете невесту.
— Я еще учусь, — Виктор почему-то покраснел от своего признания. — На втором курсе филфака.
— Все равно приезжайте, — засмеялась девушка.
За разговором они незаметно подошли к маленькой рощице деревьев с темно–зелеными, плотными на вид листьями. Девушка достала из кармана полиэтиленовый пакет.
— Поможете?
Она срывала эти откуда-то знакомые листья и рассказывала о себе. Виктор помогал, но лишь для вида. Во–первых, непонятно, зачем ей эти листья. Во–вторых, и это главное — для чего ускорять это странное занятие, которое позволяет быть вдвоем и во время которого иногда встречаются их руки.
Виктор прочел — негромко, со значением:
Мы потеряли целый закат, — никому
не увидеть дружбу наших ладоней
в час, когда мир погружается в синюю тьму
— Чьи это стихи? Неужели ваши? — удивилась она.
— Пабло Неруды. Я очень люблю его. Знаю много наизусть.
— Почитайте еще, — попросила девушка.
Он начал другой стих, пьянея от колдовского завораживающего ритма, от собственной смелости:
В тебе все реки поют, и душа моя с ними
течет, как ты повелела, в тобой открытый предел.
Укажи мне, где цель, стань тетивой надежды,
и я в опьяненье на волю выпущу стаи стрел.
Всюду вокруг я вижу, как зыблется твое тело.
Твое молчание — облава моих пугливых минут,
твои хрустальные руки — долгожданная гавань
моим поцелуям и влажным моим желаньям приют.
На устах у любви твой голос влажнеет, крошится
в час, когда вечер гулкий катится в пустоту!
Так на донышке дня я слышу, как в чистом поле
молодые колосья шуршат у ветра во рту.
Виктор передохнул, облизал пересохшие губы.
Еще никогда стихи не были так созвучны его душе, смутным страстям и желаниям, бродившим в нем. А как слушала его девушка! Каким мягким сиянием полнились зеленые глубины ее глаз, как странно играла на ее лице улыбка! Точь–в-точь зарница: грозы еще нет, но сполохи неземного огня то вспыхивают на небосклоне, то угасают и от этого становится весело и чуть жутковато.
Девушка просяще взглянула: что же ты, мол, замолчал? Виктор начал нараспев:
Я двигался, помечая огненными крестами
белую карту твоей кожи. Тайной тропой
крался мой рот тайком, на паука похожий,
по тревоге твоей, за ненасытной тобой.
Грустное милое чудо, чтобы ты не грустила, —
что тебе рассказать у кромки закатных вод?
Он оборвал стихотворение, красиво и небрежно, как ему казалось, повел рукой в сторону моря. Красное солнце уже готовилось нырнуть в студеную воду.
— Колоссально! — восхитилась девушка. — В жизни не встречала ничего подобного. Прочитайте еще что-нибудь. Ну, пожалуйста.