Сентябрь + сентябрь

Коршунов Михаил Павлович

Почтовый ящик таких размеров — это, конечно, событие. И Коля правильно всё оценил. Он не Свет­ка. Это она по полу катается и орёт, потому что не хочет правильно оценивать события. Не хочет быть объективной. А Коля ста­рается быть объективным. Если и не всегда, то как можно чаще.

На почтовом ящике бы­ла нарисована Земля (круг­лая форма шара), и вдоль и поперёк земли было

напи­сано:

АДРЕСА ТВОИХ ДРУЗЕЙ.

Очень приятное сообще­ние. Там, где Москва, — ад­реса Бори и Серёжи.

Подошла девочка и спросила, кто он и откуда. Не желает отправить письмо? Купить почтовую марку или конверт?

— А ты Кристина? — Он ведь уже прочитал про неё объявление.

— Да, — ответила девочка. — Начальник по­чтамта. Я из Болгарии.

— А я из Москвы. Первыш. — Но тут же поду­мал, а почему должны знать, что он Первыш. У не­го здесь новая жизнь начинается. — Собственно, я Коля Мухин.

— А ты в каком отряде?,

— Ни в каком. Я гость.

— Гость?

— Гость в командировке, — быстро добавил он.— Живу в гостевом корпусе. — И ещё раз ска­зал: — Мухин Николай Николаевич.

Уже многие знали, что по лагерю ходит маль­чик, гость из гостевого корпуса. А Коле так хоте­лось сказать, что он не гость.

Вот бы жить в корпусе с ребятами вместе!

А то ходишь один, объявления читаешь. Скуч­но. Даже устаёшь немного. Может быть, потому, что лето, жарко.

Мама с утра уходит к иностранной делегации. В делегации — дети, откуда-то из Аравии. И среди них девочка с нянькой.

Имя у девочки длинное — Мада Селина Амина и ещё чего-то.

Девочку он ещё не видел, потому что она забо­лела и её положили в лазарет. От мороженого за­болела. Ей очень понравилось русское мороженое. Она ела его по пути в лагерь без перерыва и вот теперь кашляет.

Простудилась.

Об этом знали все в лагере. Ходили навещать. А он не ходил: он ведь так, неизвестно кто в лаге­ре, — гость из гостевого корпуса.

Нянька очень напугалась, что девочка просту­дилась. Послала письмо родным и всё сообщила про мороженое.

Это мама сказала Коле, что нянька сообщила всё про мороженое, потому что письмо нянька по­казала маме, просила надписать обратный адрес по-русски.

И ещё об этом письме узнала Кристина.

Нянька пришла на почтамт отправлять письмо и тоже пожаловалась Кристине на свою Маду, что она объелась мороженым и вот теперь будут волно­ваться родные.

А лагерный доктор Наталия Ивановна сказала няньке, чтобы она не поднимала панику: все дети в таком возрасте объедаются мороженым — и ниче­го, выздоравливают. Мада уже почти здорова — прыгает на кровати, поёт песни. И ещё Наталия Ивановна сказала, что скоро её выпишут из лазаре­та и она поступит в отряд.

Мама перевела это няньке.

И когда нянька услышала об отряде, она опять напугалась и побежала к Кристине на почтамт. От­правила ещё одно письмо — можно ли девочке жить в отряде или она должна жить в гостевом корпусе с нянькой? Выздоравливать и вообще…

Другие аравийские дети давно уже путешест­вуют с отрядами по всему Крыму — кто гостит в Се­вастополе у моряков, кто в совхозе «Горное солн­це», где выращивают персики и виноград, кто у керченских рыбаков…

Мама тоже была с ними, ведь это её делегация. И девочка её делегация. И нянька.

Нянька начала у мамы всё выспрашивать о ла­гере. Поднимала руки к небу и опускала низко­-низко. Очень смешно было на неё смотреть.

Коля жалел, что нет здесь Бори. Он бы всё пока­зал про эту няньку, которая неизвестно чего боится.

Каменный век!

Мама позвала старшую пионервожатую Людми­лу Фёдоровну, чтобы она помогла ей бороться с нянькой. А потом набежали ещё и ребята. Много! Это Коля их позвал. Вышел из гостевого корпуса и давай ребят останавливать, звать на помощь. Зашумели все, заговорили!

Мама едва успевала переводить. Ребята кричат, и нянька не сдаётся, тоже кричит. Совсем распали­лась, надувает щёки, закатывает глаза.

Коля вдруг подумал, а что, если сбегать в лаза­рет и повидать девочку. Может быть, она и моро­женым объелась с отчаяния. Впала в отчаяние от подобной няньки.

Коля всё ей расскажет.

Ну, не всё, потому что по-арабски не очень ещё разговаривает, но вот нянькины слова запомнил, которыми она кричала на ребят, уничтожала их.

Пусть узнает, о чём говорит нянька. И если она тоже испугается — скатертью дорожка!

А что?

Разве надо уговаривать людей, если они пугают­ся и не хотят оставаться?.. Мама говорила, что в лагере много зарубежных гостей бывало — и ниче­го, довольны остались.

Коля выскочил из корпуса. Добежал до лаза­рета.

Решил вызвать девочку к окну. Она прыгает на кровати и песни поёт. Значит, может и к окну по­дойти. А в лазарет ему всё равно не проникнуть.

Нашёл окно. Бросил камушек.

Из окна тут же высунулась… но совсем не Мада, а какой-то мальчишка высунулся. Рука его была в гипсе.

Он спросил:

— Тебе чего?

— Мне…— растерялся Коля. — Мне эту… как её…— Имя всё целиком вспомнить, конечно, не мог. Попробуй вспомни, когда оно под знаком бесконеч­ности. И Коля тогда вдруг сказал: — Ну, шахиню мне.

— Шахиню? — удивился мальчишка.— А что это такое?

— Девочка из этой…— И Коля теперь забыл, откуда она. Ведь он главное сейчас помнил: слова няньки.— Ну, из этой… шейх, шах, падишах,— сказал Коля.

Всегда у него так: скажет чего-то, а потом добавит чего-то, и в результате — неразбериха.

Путаница… Шахиня — ведь это девочка из сказ­ки о белой верблюдице!..

— Да ты сам кто та­кой? — окончательно остолбенел мальчишка.

— Я? Первыш.

Ну вот, теперь и «Пер­выш» выскочило.