Сентябрь

Пилчер Розамунда

Справа и слева от дома разбили две фигурные клумбы, одну с розами, другую с однолетниками и многолетниками; между ними посеяли просторный газон. Стричь траву на склоне было куда как непросто, и Вайолет купила электрическую газонокосилку, но тут снова вмешался Эдмунд, он был уверен, что она перережет косилкой кабель, и ее убьет током, потому и нанял Вилли Снодди, чтобы тот приходил раз в неделю и косил газон. Вайолет отлично знала, что со сложной техникой Вилли тоже не в ладах, однако спорить с сыном не стала, зачем попусту терять время. Вилли то придет, то не придет, мучаясь тяжким похмельем, и тогда довольная Вайолет сама выкатывает косилку и ловко стрижет

траву. Однако Эдмунду ничего не рассказывает.

Что касается дома, тут она все перестроила, как бы повернула его на сто восемьдесят градусов и перепланировала все внутри, снеся стены тесных затхлых комнатушек. Теперь парадный вход был на северной стороне дома, а бывший парадный превратился в стеклянные двери гостиной, которые открывались прямо в сад. Бетонную лестницу она велела убрать, вместо нее полукругом спускались ступеньки, сложенные из камней, которые некогда лежали в старинной ограде. Теперь в щелях между камнями росли обриеция и душистый тимьян, когда на них наступаешь, в воздухе разливается крепкий приятный аромат.

Поразмыслив, Вайолет решила, что унылый тусклый цвет каменных стен дома будет ее угнетать, и велела отштукатурить их и выкрасить белым. Наличники и двери обвели черным, и дом сразу засиял, заулыбался. И последний штрих — Вайолет посадила у стены глицинию. Правда, за десять лет глициния довилась всего лишь ей до плеча. Вряд ли она доживет до тех времен, когда глициния поднимется на крышу. В семьдесят семь разумнее разводить однолетние цветы.

Не хватало только оранжереи. В Балнеде оранжерею строили вместе с домом, так пожелала мать Вайолет, леди Примроуз Айкенсайд, не любившая прогулки и игры на свежем воздухе. Леди Примроуз была убеждена, что, коль скоро судьба забросила тебя в суровую, холодную Шотландию, жить там без оранжереи немыслимо. Во-первых, в ней можно выращивать цветы для дома и виноград, но главное — там так приятно сидеть, когда солнце светит, а ледяной ветер пронизывает до костей. Всем известно, что именно такие дни выдаются в Шотландии и зимой, и весной, и осенью. Впрочем, леди Примроуз проводила в оранжерее довольно много времени и летом, принимала там гостей, играла в бридж.

Вайолет любила оранжерею в Балнеде вовсе не за возможности светского времяпрепровождения; она с наслаждением окуналась в мирную тишину, вдыхала теплый воздух, запахи влажной земли, папоротников, фрезий. Когда на дворе ненастье, в саду не погуляешь, зато как славно бродить по оранжерее, и где еще так уютно сидится после обеда с номером «Таймс» и кроссвордом.

Вайолет скучала по оранжерее, но после долгих размышлений решила, что Пенниберн слишком маленькая и скромная усадьба, оранжерея здесь будет неуместна. Дом сразу приобретет нелепый претенциозный вид, а она ни в коем случае не могла бы нанести такую обиду своему новому жилищу. В конце концов, кроссворды можно отгадывать и в солнечном ухоженном саду.

Вот и сейчас она была здесь, работала чуть ли не с самого обеда, подвязывала кусты хризантем, чтобы осенние ветры не пригнули их к земле. Сегодняшний день принес мысли об осени. Он был не холодный, но прохладный, в воздухе особый запах свежести, особая яркость красок. Фермеры убирали густой высокий ячмень, с полей доносился далекий гул комбайнов, такой привычный и удивительно успокаивающий. Небо было синее, все в бегущих с запада белых облаках. Солнце то выглянет, то спрячется — в прятки играет, говорили в старину.

В отличие от многих, Вайолет не печалилась, что кончается лето и впереди долгая снежная зима. «И как

только вы можете жить в Шотландии? — часто спрашивали ее. — Погода — сплошные сюрпризы, чуть не каждый день дождь. А холода, а морозы!» Но Вайолет знала, что может жить только в Шотландии, ей никогда не хотелось уехать отсюда в другие края. Когда был жив Джорди, они много путешествовали, любовались дворцами Венеции, минаретами Стамбула, не пропускали ни одной картинной галереи во Флоренции и Мадриде. Даже объездили места археологических раскопок в Греции; плавали по фьордам Норвегии до Северного Полярного круга, где солнце светит круглые сутки. Но без мужа ее не тянуло путешествовать, ей было куда отрадней дома, в родном краю, здесь она родилась, выросла, здесь ее корни. Что касается климата, он ее вполне устраивает; пусть валит снег, пусть трещит мороз, воет ветер, хлещет дождь, пусть жарит солнце — ее ничто не страшило, она в любую погоду выходила из дома на прогулку и окуналась в родную стихию.

Недаром лицо у нее было красное и морщинистое, как у старой крестьянки. Но стоит ли огорчаться из-за нескольких лишних морщин, когда тебе стукнуло семьдесят семь? Зато она бодра, полна сил и деятельна, несмотря на годы.

Вайолет вбила последний колышек, закрутила концы проволоки. Ну вот, все. Отступила на газон и оглядела свою работу. Сейчас подпорки видно, но пройдет несколько дней, и хризантемы распушатся, листья их скроют. Вайолет посмотрела на свои часики. Половина четвертого. Вздохнула, как всегда, с сожалением отрываясь от работы в саду, возвращаться в дом не хотелось. Однако она сняла перчатки и бросила их в тележку, сложила туда же инструменты, оставшиеся колья, моток проволоки и отвезла в гараж за домом, где разложила все по местам, чтобы сразу найти, когда понадобится.

В дом Вайолет вошла через кухню, сбросила резиновые сапоги, повесила на крючок куртку. В кухне налила и включила чайник и поставила на поднос две чашки с блюдцами, молочник, сахарницу, вазу с таящим во рту шоколадным печеньем. Вирджиния во время полдника ничего не ест, а вот Вайолет не может отказать себе в каком-нибудь лакомстве к чаю.

Она поднялась к себе в спальню, вымыла руки, надела туфли, привела в порядок волосы, припудрила нос. Послышался шум едущей в гору машины, вот она свернула на дорогу, ведущую к дому, остановилась, хлопнула дверца, потом открылась парадная дверь коттеджа и голос Вирджинии позвал:

— Ви!

— Иду-иду.

Вайолет расправила жемчужное ожерелье, пригладила выбившуюся прядь волос и стала спускаться вниз. Невестка ждала ее в холле. Длинноногая, в вельветовых брюках, на плечи наброшена кожаная куртка. Ага, новая прическа: волосы зачесаны со лба наверх и стянуты на затылке плоским бантом. Как всегда, небрежно элегантная, улыбается, давно Вайолет ее такой веселой не видела.

— Вирджиния, дорогая, ты снова дома, я так рада. До чего эффектно выглядишь. И какая прелестная прическа.

Они поцеловались.

— Тебе ее в Лондоне сделали?

— Да. Решила, что, пожалуй, пора что-то изменить в своей внешности, — она посмотрела вокруг. — А где же Генри?

— Он с Вилли Снодди, они охотятся на хорька.

— Боже мой, Ви!

— Не волнуйся, пожалуйста, через полчаса вернутся.

— Но почему он проводит время в обществе этого старого пьяницы?

— Да потому, что все дети уже в школе, играть ему не с кем. А Вилли несколько дней назад приходил стричь газон, Генри с ним разговорился, и Вилли позвал его с собой на охоту. Мальчик так загорелся, я и разрешила. Не сердись, пожалуйста.