Сентябрьские розы
Шрифт:
– Сегодня вечером, – сказал Сент-Астье, – я буду счастлив послушать вас, глубокоуважаемый господин Фонтен. Здесь, в десяти тысячах километров от Франции, мы очень ценим таких гостей, как вы.
– Вам тут скучать не приходится, – сказал Фонтен. – Жительницы Лимы такие красивые.
– У них, – ответил с удрученным видом Сент-Астье, – самые большие глаза и самые маленькие ножки на свете, но мужья их ревниво опекают. Это по преимуществу католическая страна, хотя у индейцев есть еще странные поверья вроде религии солнца… Уверяю вас, это отнюдь не рай для холостяков… Вот мы и приехали.
Им навстречу вышел дон Эрнандо, солидный и величественный. Он по-французски представил гостям испанского
– Мой ангел-хранитель, – объяснил он. – Вчера вечером она спасла меня от хищных зверей, которым Овидиус Назо бросил меня на растерзание.
Он с юмором рассказал о своей вчерашней встрече с журналистами. За столом ему досталось место между хозяйкой дома, которая говорила только по-испански, и Долорес; с ней, как со старой знакомой, он незаметно для присутствующих обменялся дружескими репликами.
– После обеда, – сказала она ему тихонько, – постарайтесь избавиться от Сент-Астье и Овидия. Я хотела бы показать вам Старый город.
Он заговорщически улыбнулся:
– Договорились, я сбегу.
И они присоединились к общему разговору. Дон Эрнандо, историк по образованию, хотел объяснить гостю, что между индейской и кастильской традициями идет тайная война.
– В Мексике, – сказал он, – индеец одержал победу над испанцем. У нас же борьба все еще продолжается, и сейчас в Перу по-прежнему правят старинные испанские семейства. Но поскольку теоретически у нас всеобщее избирательное право, всякого рода демагогам ничего не стоит начать подстрекать индейцев.
– Почему демагогам? – взволнованно спросила Долорес. – Надо ведь что-то делать… бедных индейцев эксплуатируют владельцы асьенд.
– Momentito, – сказал Таварес, – momentito… В Южной Америке на испанцев всегда клеветали, господин Фонтен, потому что англосаксонские историки первыми написали историю завоевания страны… Они, англосаксы, решили индейскую проблему, уничтожив коренное население. А мы их спасли и обратили в христианство. Надо было бы написать «Жизнь Писарро», [15] чтобы показать, что конкистадор отнюдь не был человеком лживым и жестоким, он сам чуть было не стал жертвой своей веры в Верховного инку.
15
Франсиско Писарро-и-Гонсалес (1475–1541) – испанский конкистадор, завоевавший империю инков и основавший город Лима.
– Я мало что обо всем этом знаю, – скромно сказал Фонтен, – но помню, меня весьма тронула история этого, как его… э-э… Атауальпы, который доверчиво пришел на встречу, а его заточили в тюрьму… Там есть сцена, достойная «Саламбо», когда он повелел своим подданным наполнить золотом целую комнату, чтобы купить свою жизнь. Но хотя выкуп был заплачен, конкистадор велел его задушить.
– Вы не так уж мало знаете, маэстро, – сказала Долорес. – Это печальная правда.
– Вы интересуетесь историей инков, господин Фонтен? – спросил Сент-Астье. – Мы покажем вам музей Магдалены.
Долорес наклонилась к Фонтену.
– Нет, – прошептала она, – его вам покажу я.
После обеда хозяин повел гостей смотреть картины:
– Вам следует знать, господин Фонтен, что после завоевания страны в шестнадцатом—семнадцатом веках в Куско, древней столице инков, появилась школа
– Очень интересно, – согласился Фонтен. – Костюмы, как у инков, а краски, как у Эль Греко… Но какой мрачный мистицизм!
– Испанское искусство вообще мрачно, – серьезно сказала Долорес Гарсиа. – И Перу невеселая страна. Это облако над Лимой… Эта вулканическая природа… Представьте, маэстро, в наших церквях Иисуса Христа называют Nuestro Se~nor del Terremoto, Господь Землетрясения… А ведь был один период: Лима восемнадцатого века, Лима времен Периколы…
Она украдкой взглянула на Фонтена и взяла его за руку:
– Посмотрите, маэстро, вот акварели Панчо Фьерро… У дона Эрнандо есть просто чудесные… Вот, например, tapadas, индейские женщины восемнадцатого века в мантилье, из-под которой был виден только один глаз… Позже Церковь запретила этот головной убор.
– Я понимаю Церковь, – сказал Гийом Фонтен. – Нет ничего более опасного и возбуждающего, чем спрятанный глаз.
– Потом, – добавил дон Эрнандо, – случился бунт tapadas, которые пытались отстоять право вновь носить мантилью… Кажется, они одержали победу. Я видел, как Лолита играла «Motin de las tapadas». [16] Этот костюм ей очень шел… Ты была неотразима, Лолита. Впрочем, ты всегда такая.
16
«Бунт тападас» (исп.).
Фонтена весьма удивило это внезапное обращение на «ты», и она это заметила.
– Вы не знаете, maestro, но у нас все сразу на «ты», как только познакомятся… Через два дня вы будете на «ты» со всей Лимой.
Когда Фонтен стал прощаться, Сент-Астье поднялся и сказал:
– Минутку, уважаемый господин Фонтен, сейчас подгоню машину.
– Нет-нет, господин министр, благодарю вас… Мне хотелось бы пройтись… Обед дона Эрнандо требует mille passus post prandium… [17] Впрочем, если хочешь по-настоящему узнать город, надо ходить пешком. Может быть, эта прекрасная Антигона, – продолжал он, повернувшись к Долорес, – согласится напутствовать мою старость и мое невежество?
17
После обеда надо сделать тысячу шагов (лат.).
– С удовольствием, – отозвалась Долорес.
– Я бы тоже пройтись, – решительно заявил Петреску.
– Нет-нет, друг мой… Вам нужно еще уладить какие-то вопросы с конференцией… Не беспокойтесь о нас. Если мы устанем, то возьмем такси.
Присутствующие переглянулись, но возразить никто не решился.
III
Такси, которое везло в город Долорес Гарсиа и Гийома Фонтена, мчалось так быстро, что молодая женщина все время валилась на своего спутника. Ее это забавляло.