Сэр Найджел (илл. Н. Лямина)
Шрифт:
Лесник, один из светских слуг аббатства, сильно нажал на свой лук, уперев его одним концом в пол, и набросил свободный конец тетивы на зарубку в верхнем, затем вытащил из-за пояса страшную стрелу длиной в три фута, с железным наконечником, с ярко раскрашенными перьями, и положил ее на тетиву.
— А теперь натяни тетиву и прицелься! — крикнул разъяренный аббат. — Сквайр Найджел! Святая церковь избегает проливать кровь, однако насилие побеждается только насилием, и грех да падет на твою голову. Брось меч, который ты сжимаешь в руке!
— Ты обещаешь, что я свободно выйду из твоего аббатства?
— Когда примешь кару и искупишь свой грех.
— Ну, так я лучше умру вот тут, где стою, чем отдам меч.
В глазах аббата
— Даю тебе минуту, и не более. Когда я прикажу: «Стреляй!», пронзи стрелой его тело!
Стрела оттянула тетиву, и суровые глаза лесника уставились на указанную ему цель. Минута тянулась медленно-медленно. Найджел вознес молитву трем своим воинственным святым, прося их не о спасении его тела в этом мире, но о спасении его души в том. У него мелькнула было мысль стремительно прыгнуть на врагов, точно рассвирепевшая рысь, но, покинув нишу, он обрек бы себя на неминуемую гибель. Тем не менее в последний миг он решился бы на этот отчаянный прыжок и уже весь подобрался, как вдруг раздался протяжный звон, точно лопнула струна арфы, тетива расскочилась, и стрела звякнула о каменную плиту пола. В то же мгновение молодой кудрявый лучник, чьи широкие плечи и могучая грудь свидетельствовали о незаурядной силе столь же ясно, как бесхитростное веселое лицо и честные карие глаза — о добродушии и мужестве, прыгнул вперед и встал рядом с Найджелом, держа в руке меч.
— Нет, ребята! — воскликнул он. — Сэмкин Эйлуорд не станет смотреть, как храбреца пристрелят, точно быка после травли. Пять против одного — это много, но двое против четверых — уже поменьше, и мы со сквайром Найджелом, клянусь всеми десятью моими пальцами, покинем это место вместе, а уж на своих ногах или нет, там видно будет.
Внушительная внешность новоявленного союзника сквайра, а также высокое мнение о нем его недавних товарищей еще больше охладили их и без того не слишком горячий пыл. Левая рука Эйлуорда сжимала натянутый лук, а в здешнем краю от Вулмерского леса до Уилда он славился как самый быстрый и меткий стрелок из лука, когда-либо поражавший бегущего оленя с расстояния в двести шагов.
— Э нет, Бедлсмир, убери-ка пальцы с тетивы, не то придется этой твоей руке отдохнуть от лука месяца эдак два, — сказал Эйлуорд. — Мечи, коли вам так хочется, ребята, но стрелу первым пущу я!
Эта нежданная новая помеха еще пуще разожгла гнев в сердце аббата и ключаря.
— Горьким будет этот день, Эйлуорд, для твоего отца, держателя Круксбери, — сказал ключарь. — Вот лишится он земли с усадьбой и пожалеет, что зачал такого сына.
— Мой отец смелый йомен и еще больше пожалел бы, коли бы его сын стоял сложа руки и смотрел, как творится черное дело! — твердо ответил Эйлуорд. — Давайте, ребята, подходите! Мы ждем.
Подбодряемые обещанием награды, если они падут, служа аббатству, и всяческих кар, если они будут и дальше топтаться на месте, четверо лучников уже приготовились броситься к оконной нише, как вдруг внимание всех присутствующих было вновь отвлечено, и события получили совсем уже нежданный оборот.
У дверей дома капитула собралась порядочная толпа братьев-трудников, монастырских слуг и работников, которые следили за разворачивающейся внутри захватывающей драмой с интересом и упоением, понятными, если вспомнить, какой тяжелой и однообразной была их жизнь. Внезапно в задних их рядах началось движение, затем
Был он уже в годах, с жидкими, лимонного цвета волосами, вьющимися усами, бородкой кисточкой лимонного же цвета и рубленым лицом с высокими скулами и носом, подобным изогнутому орлиному клюву. Постоянно подставляемую ветру и солнцу кожу покрывал густой красновато-коричневый загар. Роста он был высокого, худощавая фигура, словно бы небрежно свинченная, выглядела тем не менее жилистой и крепкой. Один глаз был закрыт — плоское веко прятало пустую глазницу, зато в другом плясали лукавые искры: умный, насмешливый и проницательный взгляд словно давал единственный выход всему пламени его души.
Одежда незнакомца была столь же примечательной, как и его облик: пышный лиловый дублет и плащ с гербом, напоминавшим клин, воротник из дорогого кружева на плечах, в мягких складках которого переливалось червонное золото тяжелой цепи. Рыцарский пояс и позвякивавшие на мягких сапогах из оленьей кожи золотые рыцарские шпоры указывали на его ранг, а на запястье левой руки в кожаной перчатке чинно сидел в клобучке маленький сокол — сам по себе уже свидетельство высокого положения его хозяина. Оружия при нем не было никакого, но за спиной на черной шелковой ленте висела лютня, и ее коричневый гриф торчал над его плечом. Вот какой человек, незаурядный, насмешливый, властный, обладавший какой-то особой внушительностью, смерил взглядом противостоящие группы людей с мечами и разъяренных монахов, заставив все головы повернуться к себе.
— Excusez! — сказал он, пришептывая, по-французски. — Excusez, mes amies! [7] Я думал, что отвлеку вас от молитв или праведных размышлений, но никогда еще мне не приходилось видеть под монастырской крышей благочестивых занятий подобного рода, с мечами взамен молитвенников и лучниками взамен послушников. Боюсь, мое появление не ко времени, но я приехал с поручением от того, кто не терпит промедлений.
Аббат да и ключарь тоже успели несколько опомниться и сообразить, что зашли куда дальше, чем намеревались, и что избежать невероятного скандала, сохранив достоинство и доброе имя Уэверли, им будет не так-то просто. А потому, вопреки снисходительной, если не сказать дерзкой, манере держаться, они обрадовались появлению незнакомца и его вмешательству.
7
Извините! Извините, друзья мои! (франц.)
— Я аббат Уэверли, сын мой, — сказал прелат. — Если данное тебе поручение касается дел общих, так зала капитула самое подходящее место, дабы сообщить о нем. Если же нет, я приму тебя в своей келье, ибо вижу, что ты высокородный рыцарь и не стал бы без достойного повода нарушать отправление нашего правосудия, тем более в деле, которое, как ты изволил верно заметить, тяжко для мирных служителей божьих вроде нас, смиренно следующих заветам святого Бернарда.
— Pardieu [8] , отче аббат! — сказал незнакомец. — Достаточно взглянуть на тебя и твою братию, чтобы увидеть, как мало вам по вкусу это дело. И быть может, оно станет еще меньше вам по вкусу, когда я скажу, что посмею предложить этому, видимо благородному, юноше в окне мою помощь, если эти лучники будут и дальше ему докучать.
8
Черт побери (франц.).