Сэр Найджел. Белый отряд
Шрифт:
— Досточтимый лорд, разве может быть что-нибудь лучше?
— Тогда собирайтесь; мы выступаем не позже, чем через неделю. Путь по суше прегражден французами, поэтому мы пойдем морем. Сегодня вечером король устраивает прощальный пир — и ваше место за моим стулом. Приходите ко мне в комнату и помогите одеться, а потом мы вместе пройдем в залу.
На Чандосе, одетом к королевскому пиршеству, сияли шелк и парча, мерцали бархат и меха; Найджел, который должен был прислужить ему за столом, тоже надел свой лучший шелковый камзол с пятью алыми розами. В огромной зале замка расставили столы: высокий для лордов, второй — для менее знатных рыцарей, и третий — для оруженосцев, которые тоже могли попировать, но только после того, как усядутся их господа.
Ведя в Тилфорде простую и уединенную жизнь, Найджел и представить себе не мог,
Дружелюбный оруженосец, стоявший рядом с Найджелом, шепотом называл ему имена прославленных воинов, сидевших ниже.
— Вы — молодой Лоринг из Тилфорда, оруженосец Чандоса? — спросил он. — Меня зовут Делвз, я из Додингтона, в Чешире. Я оруженосец сэра Джеймса Одли — вон того сутулого человека с загорелым лицом и короткой бородкой. — У него на гребне шлема голова сарацина.
— Я слышал, что он человек безмерного мужества, — ответил Найджел, с интересом разглядывая его.
— Конечно, юный Лоринг. Я думаю, он самый храбрый рыцарь Англии, да и во всем христианском мире. Никто другой не совершил таких доблестных подвигов.
Найджел с надеждой посмотрел на нового знакомца.
— Вы говорите, как и должно говорить о своем господине, — сказал он, — по той же причине, и вовсе не желая вас обидеть, мне следует сказать вам, что ни в благородном имени, ни в славе он не может сравниться с доблестным рыцарем, которому служу я. Если вы думаете иначе, мы можем поспорить об этом на любой манер и в любое время, какое вам удобно.
Делвз добродушно улыбнулся.
— Не надо так горячиться, — сказал он, — если бы вы говорили о ком-нибудь другом, исключая, пожалуй, сэра Уолтера Мэнни, я поймал бы вас на слове, и либо моему господину, либо вашему пришлось бы искать себе нового оруженосца. Но с Чандосом не сравнится ни один рыцарь, это сущая правда, и я никогда не обнажу меч, чтобы умалить его славу. Ох, у сэра Джеймса пустой кубок! Я должен этим заняться.
И он бросился прочь, держа в руке флягу с гасконским.
— Король получил нынче добрые вести, — продолжал он, вернувшись. — Я не видел его таким веселым с той самой ночи, когда мы сломили французов и он надел свое жемчужное ожерелье на шею Рибомона. Посмотрите, как он смеется! И Принц тоже. От этого смеха кое-кому придется несладко, или я очень ошибаюсь. Живо! У сэра Джона пустая тарелка.
Теперь настала очередь Найджела бежать со своего места; но всякий раз в перерыве он возвращался в уголок, откуда ему был виден весь зал и где он мог слушать старшего оруженосца. Делвз был невысокий, крепко сложенный человек, перешагнувший за средний возраст, с обветренным, испещренным многочисленными шрамами лицом и грубоватыми манерами, которые говорили о том, что в походной палатке ему куда лучше и привычнее, чем в зале. Но за десять лет службы он многому научился, и Найджел жадно ловил каждое его слово.
— Да, добрые вести, — продолжал тот. — Смотрите, он шепнул об этом Чандосу и Мэнни. А теперь Мэнни передает их сэру Реджиналду Кобему, а тот Роберту Ноулзу, и все улыбаются как черт над монахом.
— А кто из них Роберт Ноулз? — живо поинтересовался Найджел. — Я много слышал о нем и его подвигах.
— Вон тот высокий, суровый человек в желтых шелках. У него нет бороды, а губа рассечена. Он немного старше вас, отец у него сапожник в Честере, а он уже получил золотые шпоры. Смотрите, как он сует руку в блюдо и вытаскивает куски
В те времена манеры наших предков за трапезой были, на взгляд современного человека, странным смешением утонченной роскоши и грубости. Вилок тогда еще не знали, их заменяли большой, указательный и средний палец левой руки. Брать пищу другими пальцами было дурным тоном. На устланном камышом полу, рыча друг на друга и время от времени вступая в драку из-за костей, которые им бросали сидящие за столом, лежало множество собак. Обычно тарелкой служили куски грубого хлеба, но на высоком столе короля ели с серебряных тарелок; с каждой переменой оруженосцы должны были их обтирать. С другой стороны, столовое белье было очень дорогим, а блюда, которые подавались с таким шиком и величественным церемониалом, что мы и представить себе не можем, были необычайно разнообразны, и каждое являло собой чудо кулинарного искусства, незнакомого современным банкетам. Кроме мяса всех наших домашних животных и дичи стол разнообразили и такие удивительные деликатесы, как блюдо из ежа, дрофы, дельфина, белки, выпи и журавля.
О каждой перемене блюд возвещали громкие звуки фанфар; вносили блюда слуги, одетые в ливреи; они шли по два в ряд, а впереди и позади шествовали румяные церемониймейстеры с белыми жезлами в руках, которые были не только знаком их должности, но и оружием на случай дерзкого посягательства на блюда по пути из кухни в залу. За кабаньими головами с позолоченными клыками и размалеванными пастями, последовали удивительные пироги в форме кораблей, крепостей и тому подобное с сахарными матросами и солдатами, которые скоро потеряли головы и тела, не устояв против натиска проголодавшихся. Наконец появился огромный серебряный сосуд в форме корабля на колесах, наполненный фруктами и сластями, который катили вдоль рядов гостей. Слуги подавали фляги с гасконским, рейнским, канарским и ла-рошельским винами. Но век этот, хотя и был веком роскоши, не был привержен пьянству; более здоровые норманнские обычаи взяли верх над разгулом саксонских пиров, когда гость, вышедший из-за стола на своих ногах, клал тем самым пятно позора на своего хозяина. Честь и доблесть несовместимы с дрожащими руками и мутным взором.
Пока за высокими столами разливали вино и разносили фрукты и пряности, оруженосцев тоже по очереди потчевали в дальнем конце залы. А тем временем вокруг короля собрались государственные сановники и полководцы и о чем-то оживленно разговаривали. Граф Стаффорд, граф Уорик, граф Эрендел, лорд Бошан и лорд Невил стояли за его спиной, а лорды Перси и Моубрей — по бокам. Эта маленькая группа ослепляла сверканьем золотых цепей, драгоценных четок, огненно-красных кафтанов и пурпурных камзолов.
Вдруг король сказал что-то через плечо герольду сэру Уильяму Пэкингтону; тот вышел вперед и стал возле стула короля. Это был высокий человек с благородным лицом и длинной волнистой седеющей бородой, доходившей до золотого пояса, которым был перехвачен многоцветный плащ. На голове у него был берет — символ его звания. Он неторопливо поднял высоко в воздух белый жезл. В зале воцарилась полная тишина.
— Милорды Англии, — начал он, — знаменитые рыцари, рыцари, оруженосцы и все присутствующие благородные люди, имеющие гербы! Ваш августейший повелитель, Эдуард, король английский и французский, поручил мне приветствовать вас и приказать вам приблизиться, чтобы он мог говорить с вами.
Мгновенно столы опустели, и все столпились перед стулом короля. Те, кто сидел по обе стороны от него, перегнулись через стол, так что его высокая фигура возвышалась над тесным кругом гостей.
На оливковых щеках Эдуарда играл румянец, темные глаза горели гордостью, когда он смотрел на устремленные к нему лица людей, его соратников от Слёйса и Кадзанда* [Кадзанд — город в Нидерландах, место победы Эдуарда III над французами.] до Креси и Кале. И в одну секунду от жаркого воинственного огня его властных глаз загорелись сердца всех, кто его окружал, и дружный, громогласный, дикий крик прокатился под сводами замка — в нем слилась благодарность воинов за прошлые победы и обещание выполнить свой долг в грядущем. Зубы короля блеснули в мимолетной улыбке, а большая белая рука поиграла рукоятью усыпанного драгоценными камнями кинжала у себя на поясе.