Сэр Найджел. Белый отряд
Шрифт:
Отряд, который Эдуард послал на подкрепление гарнизонам Бретани, оказавшимся в трудном положении, был невелик, но достаточно силен. В нем почти не было людей, еще не побывавших в сраженьях, а возглавляли его выдающиеся рыцари, известные разумностью в военных советах и доблестью на поле брани. На «Василиске» свое знамя с черным вороном поднял Ноулз. При нем состояли его собственный оруженосец Джон Хоторн и Найджел. В его отряде в сто человек сорок были из долин Йоркшира и сорок из Линкольна — знаменитые лучники во главе с Уотом Карлайлом, седовласым ветераном пограничных войн.
Сила и ловкость Эйлварда уже завоевали ему положение старшины, и вместе с Длинным Недом Уиддингтоном он как лучник пользовался почти такой же репутацией, что и знаменитый Уот Карлайл. Копейщики тоже были закаленные в боях солдаты. Их возглавлял Черный Саймон из Нориджа, тот самый, что приплыл вместе с Найджелом и Эйлвардом из Уинчелси. Он ненавидел французов, убивших всех его близких, и словно кровная гончая, бросался туда, где мог утолить жажду мщения, будь то на воде или на суше. Под стать им были и остальные, плывшие на двух других судах: чеширцы с уэльских границ на «Фоме» и кабмерлендцы, уже отвоевавшие с Шотландией, на «Милости Господней».
Сэр Джеймс Эстли повесил свой щит с пятилапчатым горностаем над кормой «Фомы». Лорд Томас Перси, младший сын Эника, уже поддержавший боевую репутацию этого дома, который не одно столетие служил запором на воротах, ведущих в глубь страны, возглавил отряд на «Милости Господней», выставив своего лазурного льва, стоящего на задних лапах. Вот какие отряды, держа курс на Сен-Мало, выходили из гавани Кале, чтобы тут же исчезнуть в клубящемся тумане Пролива.
С востока тянул легкий бриз, и высокие крутогрудые суда медленно шли по Проливу. Временами туман приподнимался, и тогда с каждого корабля было видно, как два других тяжело переваливаются на лоснящейся, маслянистой поверхности моря; но он тут же снова опускался, закрывая марс, обволакивая большой рей, и, наконец, разливался пеной по палубе, пока с глаз не исчезала даже вода за бортом, и людям казалось, что они плывут на плотике в океане густого пара. Пошел мелкий холодный дождь, и лучники сгрудились под нависающими над палубой полуютом и баком; одни спали, другие играли в кости, а многие приводили в порядок стрелы или начищали оружие.
На дальнем конце в окружении корыт и ящиков с перьями восседали на бочке, словно на почетном троне, Бартоломью, стрелок, делавший луки, и Флетчер, лысый толстяк, обязанностью которого было следить, чтобы у каждого солдата было в порядке снаряжение, и который мог продавать им все, что нужно сверх положенного. Перед ним толпились стрелки с луками и колчанами — кто жалуясь, кто чего-то требуя, а полдюжины пожилых солдат собрались у него за спиной и, ухмыляясь, слушали его пояснения и брань.
— Не можешь натянуть тетиву? — говорил он молоденькому лучнику. — Значит, либо она коротка, либо лук длинен, только уж, точно, не потому, что в твоих руках силы хватает лишь на то, чтобы натягивать штаны, а не тетиву на лук. Смотри, ленивый бездельник, вот как ее натягивают!
Правой рукой он схватил лук посередине, правой ногой наступил на его конец, левой рукой пригнул верхний конец и легко накинул тетиву на выемку.
— А теперь, изволь, сними тетиву, — сказал он, передавая лук стрелку.
Стрелку с большим трудом удалось это сделать, но он не успел вовремя убрать руку, и тетива, с громким щелчком соскользнув с верхней выемки, больно ударила его по пальцам. Неудачливый лучник заметался, прижимая к себе руку, а по палубе волной прокатился громкий хохот.
— Так тебе и надо, недоумок! — проворчал старый лучник. — Такой отличный лук пропадает зря! А ты что скажешь, Сэмкин? Сдается мне, что тебя мне учить нечему. Вот лук, сделанный по всем правилам. Но ты дело говоришь, он стал бы еще лучше, если б вот тут посредине этой красной шелковой оплетки отметить точное место выемки белой тесьмой. Оставь его, я сейчас им займусь. А у тебя что, Уот? Новый наконечник на копье? Господи, подумать только! Человеку под одной крышей заниматься четырьмя ремеслами! И луки-то я делай, и стрелы, и тетиву, а тут еще и наконечники! У старого Бартоломью четыре ремесла, да вот плата только одна!
— Ладно, ладно, помолчал бы, — проворчал старый лучник с иссохшей, морщинистой коричневой кожей и маленькими блестящими глазками. — В наши дни луки куда лучше чинить, чем гнуть. Ты вот никогда француза в глаза не видел, а получаешь по девять пенсов в день; а я был ранен в пяти сраженьях, но больше четырех пенсов не зарабатываю.
— Сдается мне, Джон из Таксфорда, что глаза твои видели больше кружек меда, чем французов, — сказал старый мастер. — Я гну спину от зари до темна, а ты знай балуешься элем в пивных. А тебе что, паренек? Чересчур туг? Положи лук на рукоять. Она тянет на шестьдесят фунтов — как раз для парня твоего роста. Сильней налегай на него, и все пойдет как надо. Как же ты хочешь стрелять на четыре сотни шагов, если лук у тебя не тугой? Тебе перьев? Сколько угодно, и самые лучшие. Вот фазаньи, по грошу за каждое. Уж, конечно, такой щеголь с золотыми серьгами, как ты, Том Биверли, не станет брать никаких, кроме фазаньих.
— Мне все равно какие, лишь бы стрела летела куда надо, — ответил высокий молодой йоркширец, отсчитывая пенни на ладони мозолистой руки.
— Перо серого гуся стоит всего фартинг. Вон те, слева, — полпенса. Это перья дикого гуся. А второе перо болотного гуся дороже, чем домашнего. Эти вот, на медном лотке, — выпавшие перья, они лучше выдернутых. Бери дюжину, парень, и обрежь их наподобие седла или кабаньего хребта — те смертельны вблизи, а эти летят дальше, — и ни у кого в отряде не будет висеть за плечами колчан лучше твоего.
Однако то, что говорил о стрелах мастер, не понравилось Длинному Неду Уиддингтону, угрюмому йоркширцу с бородой цвета соломы; стоя неподалеку, он прислушивался к его наставлениям и презрительно ухмылялся. Потом вдруг вмешался в разговор.
— Ты бы лучше продавал луки, а не учил стрелять из них, — сказал он, — в мозгах-то у тебя не больше ума, чем волос на голове. Если б ты стрелял из лука столько месяцев, сколько я лет, ты бы знал, что, если обрезать перо прямо, стрела летит куда ровнее. А ты говоришь — кабаний хребет! Худо, что у этих молодых лучников нет учителя получше.
Этот выпад против его профессионального мастерства привел Бартоломью в ярость. Лицо его налилось кровью, в глазах мелькнул огонь, и он набросился на лучника.
— Ты, семифутовая бочка лжи! — заорал он. — Клянусь всеми святыми, я покажу тебе, как разевать на меня свою поганую пасть! Бери меч и выходи вон туда, на палубу. Посмотрим, кто из нас настоящий солдат. Пусть мне никогда больше не прижимать большим пальцем стрелу, если я не поставлю свой знак на твоей тупой башке.
В ссору тотчас ввязалось два десятка голосов: одни за мастера, другие за своего земляка с Севера. Какой-то рыжий житель долин выхватил было меч, но тут же тяжелый кулак соседа уложил его на палубу. В одно мгновенье, жужжа, как рой разъяренных шершней, на палубу высыпали лучники, но не успело раздаться и удара, как среди них оказался Ноулз. Глаза его сверкали, лицо словно окаменело.