Серая маска
Шрифт:
– Тогда что хорошего в том, что женщинам дали право голоса? Я думала, Что они изменят законы, несправедливые до безобразия. Так нам всегда говорила мисс Клей.
Мистер Хейл никогда не слышал о мисс Клей, которая была ни много ни мало как заместительница мадам Мардон. Сам он был противоположного мнения об избирательном праве для женщин.
– Вы хотите сказать, что я ничего не получу? – спросила мисс Стандинг, выпрямившись в кресле и сложив пухлые ручки на коленях, прикрытых синей шерстяной юбкой.
– По закону вы ни
– Но это совершенно позорно! Вы хотите сказать, что у папы были миллионы, но я не получу ничего вообще? Кто же, если не я? Кто-то же должен их получить! Или государство их просто украдет?
– Ваш кузен мистер Эгберт Стандинг является законным наследником. Он… э… без сомнения, сочтет уместным выделить вам некоторое содержание.
Мисс Стандинг вскочила, словно подброшенная пружиной.
– Эгберт! Вы шутите, вы конечно шутите!
Мистер Хейл принял оскорбленный вид.
– Нисколько, мисс Стандинг!
Маргот топнула ногой.
– Я не верю ни единому слову! Папа не любил Эгберта. Он назвал его паразитом. Я это прекрасно помню, потому что я не знала, что означает это слово, и спросила его, а он велел посмотреть в словаре. И сказал, что не знает, чем он заслужил такого племянника, как Эгберт. Он сказал, жалко, что его брата Роберта не утопили в детстве, тогда бы у него не было Эгберта. Вот что сказал папа, и вы еще думаете, что он бы захотел, чтобы все его деньги, и все вещи, и картины достались человеку, к которому он так относился?! Папа обожал эти чудовищные мрачные картины, он бы ни за что не захотел отдавать их Эгберту. Эгберт тоже их обожает, не знаю почему, и это папу злило больше всего. Какие все-таки бывают смешные люди, правда?
Когда мистер Хейл ушел, Маргот продолжила письмо к Стефании.
«Ой, Стефания, кто сейчас приходил! Мистер Хейл, нотариус! Старый оболтус, голос нудный до безобразия – когда у священника бывает такой голос, заснешь и в церкви. Но мне спать не пришлось, потому что он говорил вещи, убийственные до безобразия. Выдал целую кучу семейных секретов, сказал, что считает, что я незаконнорожденная, как все равно какая-нибудь историческая личность! Раньше мне только в исторических книгах попадались незаконнорожденные. А он говорит, что и я такая, потому что думает, что отец и мать не были женаты. Я этого не понимаю, но он говорит, что нет никакого свидетельства о браке и о моем рождении. Видишь, какая глупость? Если бы я не родилась, меня бы не было! А я есть, и тогда кому нужно это свидетельство о рождении?! А он говорит, что я не получу никаких денег…»
В офисе мистер Хейл приступил к расспросам мистера Эгберта Стандинга. Раньше он его не видел и теперь рассматривал с некоторым неодобрением. Он не любил толстых молодых людей, не любил молодых людей, которые сидят развалясь, не одобрял галстуки с болтающимися концами и запах душистых сигарет. Вполне обоснованные подозрения у него вызвали волнистые волосы
Помимо всего прочего, с мистером Эгбертом Стандингом было трудно вести дело. Он откидывался в кресле, зевал, пробегал пальцами по искусственным волнам шевелюры мышиного цвета. У него было круглое невыразительное безбровое лицо, светлые глаза и светлые ресницы. Мистеру Хейлу он страшно не нравился. Казалось, немыслимо пробудить в нем интерес к обеспечению мисс Стандинг и даже к собственному положению в качестве наследника.
Мистер Хейл повторил высказывания мистера Хейла-старшего, как он повторял их Маргот.
– После слов отца у меня не осталось сомнений в том, что положение мисс Стандинг не вполне законно. Отец надавил на мистера Стандинга, чтобы тот составил завещание, но мистер Стандинг уклонился. Я уверен, что отец знал больше, чем рассказал. Как я понимаю, мистер Стандинг ему доверял. Позвольте спросить, не говорил ли дядя с вами на эту тему?
Эгберт развалился в кресле и зевнул.
– Вроде бы говорил.
– То есть как это – вроде бы?
– Я что-то припоминаю… я… э-э… я не очень интересуюсь делами.
– Вы можете мне сказать, что говорил ваш дядя?
Эгберт пробежался рукой по волосам.
– Я… э… у меня очень плохая память.
– Мистер Стандинг, это очень важный вопрос. Вы подтверждаете, что дядя говорил вам что-то, что привело вас к предположению, будто ваша кузина – незаконнорожденная?
– Что-то в этом роде. – Голос Эгберта ослаб от изнеможения.
– Что он сказал?
– Я… э… не припоминаю. Меня не интересуют семейные дела.
– У вас должны быть какие-то воспоминания.
– Кажется, дядя был очень возбужден… кажется… да, я припоминаю. Он разозлился на меня… да, я думаю, что на меня. Помнится, он сказал что-то в таком роде… – Эгберт замолк и стал критически разглядывать большой палец на правой руке.
– Что? Что он сказал?
– Вообще-то я точно не помню. Что-то насчет завещания.
– Да? Это очень важно.
– Вообще-то я не помню, что он сказал. Но у него был рассерженный вид. Что-то там насчет завещания. Он сказал пусть его повесят, если он оставит имущество мне. Но ведь он так и не составил завещание, верно?
– Нам не удалось его найти. Что он еще сказал, мистер Стандинг?
– Да вообще-то немного. Насчет моей кузины… знаете ли…
– Что? Что он сказал насчет кузины?
Эгберт зевнул.
– Извините, мне это было совершенно неинтересно.
Мистер Хейл еле сдерживал нетерпение.
– Что сказал ваш дядя по поводу положения его дочери?
– Я не помню… – томно сказал Эгберт. – Что-то насчет незаконности… что-то в том же роде он мне написал.
Мистер Хейл резко выпрямился.