Серая шинель
Шрифт:
Но фашистская пехота не прошла следом. Ее отсекли от танков не покинувшие своих окопов и траншей пехотинцы первого и второго батальонов.
Заметив это, вражеские танки остановились под огнем наших закопанных в землю тридцатьчетверок. Несколько минут враг как бы раздумывал, что предпринять, затем его танки, отплевываясь из пушек и пулеметов, начали пятиться назад под прикрытием все тех же «тигров». Десятка полтора их горело перед нашим передним краем и вблизи высоты между первой и второй позициями.
Атака гитлеровцев захлебнулась. Они отходили на исходный рубеж под плотной завесой
Передышка. Долгой ли она будет — не знаем. Ясно одно: это наступление фашистских войск — не бой местного значения. Слишком серьезной была увертюра перед началом его.
В траншее появляются Назаренко и Реут. Оба запыхавшиеся от быстрого бега, в темных от пота гимнастерках.
— Становись сюда, Реут, — строго приказывает сержант, подталкивая бойца к стенке окопа. — А вы смотрите и слушайте, — обращается Назаренко ко мне и Умарову. — Этого труса я нашел в блиндаже у связистов, там под сопкой, — Семен показывает большим пальцем через плечо, — где он прятался. Нервы у него, видите ли, не выдержали. Так вот, говорю тебе, Реут, при всем личном составе вверенного мне пулеметного отделения (Семен говорит это торжественно, как на митинге), говорю прямо, что в случае повторения такого я тебя, Реут, расстреляю. Без суда и следствия. А вот они, Кочерин и Умаров, станут свидетелями…
Нам приносят завтрак: борщ из сушеных овощей со свежим мясом, хлеб и в двух фляжках на взвод — водку. Ее разливает по кружкам Назаренко. Всем, кроме Миши и меня. Разливает на слух, «по булькам». В каждую кружку должно булькнуть строго определенное число раз. Говорят, получается здорово. Семен не ошибается. Во всяком случае, обид во взводе не наблюдается по случаю дележки столь дефицитного вида довольствия.
Наскоро позавтракав, чистим траншеи. Осыпавшийся с брустверов грунт мягко ложится на лопаты и летит туда, откуда свалился под напором взрывчатки.
Земля, матушка ты наша родимая, как жалко ранить тебя ударами лопат, топоров, ломов. Ты прости нас за причиненную тебе боль. Но ведь только ты можешь прикрыть собой нас, солдат, для которых никто не построит ни блиндажей со многими накатами, ни укрытий с бетонными потолками. Вся надежда на тебя. Пока мы прячемся в тебе — живы, а поднимемся — косят нас безжалостно пулеметы и автоматы, бьет нас свинцовый дождь. И если кому суждено упасть под его горячими струями, то и падаем опять-таки либо на тебя, либо в тебя, и уж — навечно. Нет для солдата друга более верною, чем родная земля. Вот почему так люто дерется он с врагом, защищая тебя от чужеземного нашествия, вот почему солдат отождествляет тебя с матерью, ближе и дороже которой для него ничегошеньки на свете нет. Мать-земля, знаешь ли ты про это?
Часов около трех пополудни немцы повторяют утреннее представление снова. Только длится оно дольше и куда как ожесточеннее.
Снаряды долбят землю уже около часа. Волны самолетов накатываются одна за другой. «Мессеры», когда наши летчики не успевают их отогнать, вьются, как осы над окопами, серо-зеленые снизу, круглоголовые.
И как только человек мог придумать такую окраску! Будто и не самолет пролетел над твоей головой, а змея сверкнула холодным
Мне кажется, наш ответный удар по атакующим артиллерией и «катюшами» был слабее, чем утром. А немцы, наоборот, атаковали энергичнее, бросив в бой пехоту на бронетранспортерах. Вслед за танками она прорвалась через боевые порядки батальонов первого эшелона и уже подходит к траншее, занимаемой нами. Позади нее группками пробиваются сюда же роты наших первого и второго батальонов. Образуется какай-то слоеный пирог, в котором толком не разберется, наверное, сам генерал. Где наши? Где немцы? Выручает одно: если на бронетранспортерах, — значит немцы, если пешие, — свои. И еще: по нашим бьют немецкие минометы и артиллерия, по немцам — наши. Ребята отходят, окольцованные черными фонтанами разрывов мин и снарядов.
Мы уже давно ведем бой, отсекая немецкую пехоту от танков, обходящих высоту справа по северным склонам. К нам на вершину не лезет ни один. Следом за ними ползут окутанные дымом и пылью бронетранспортеры. Развернув свой «станкач» в сторону правого фланга, я бью по бронетранспортерам, целясь в крохотные, похожие на мишени фигурки.
Потом нам сообщат, что командующий группировкой фашистских войск генерал-фельдмаршал Манштейн бросил здесь в наступление 2-й корпус СС с задачей во что бы то ни стало уже 5 июля прорвать тактическую глубину обороны русских. Это километров тридцать.
Теперь фашистская артиллерия бьет уже по нас. Немецким артиллеристам в их стереотрубы, наверное, хорошо виден мой пулемет, стреляющий вдоль линии нашей обороны в сторону правого фланга. Он стоит не на площадке, как обычно, а на бруствере окопа, там, где раньше стоял Кеша Реут.
Наскоро раскидав грунт бруствера, мы установили свой «станкач» и ведем фланговый огонь через головы бойцов седьмой роты. Второй пулеметный расчет вместе со старшиной Лобанком переместился на правый фланг обороны и находится ближе чем мы к устремившимся вслед за танками вражеским пехотинцам на бронетранспортерах.
Мы у противника, как ячмень на глазу. Им нужно во что бы то ни стало сбить нас с высоты. Если этого не сделают, второй эшелон их пехоты не сможет прийти на помощь первому. Раз ситуация ясна даже нам с сержантом Назаренко, то генерал-фельдмаршалу Манштейну и подавно.
Нас буквально молотят всем, чем только можно. Десятки самолетов с леденящим душу воем стремглав кидаются на позицию, готовые не только согнуть нас в дугу, но даже вдавить в землю сталью, свинцом, огнем, грохотом, воем, проклятиями, которые тоже, наверное, сыплются на наши прикрытые горячими касками головы.
Но не получается у них. Нет, не получается! Даже Кеша и тот, очевидно, перестал бояться. Ленту в приемник пулемета он направляет спокойно, расторопно, и только его серое то ли от пыли, то ли от страха лицо да вылезающие из орбит глаза говорят о том, что Реуту нелегко победить свой страх. И все-таки «воспитательная работа» сержанта, кажется, помогла.
— Ствол смени! — кричит мне Назаренко, замечая, что «станкач» начал «плеваться» пулями из-за перегрева ствола.
Прекращаю стрельбу, беру новый запасной ствол, но старый, нагревшийся, вытащить не могу. Заело замыкатель.