Серая Слизь
Шрифт:
Стоп. Сама Панкова?…
Так, врача телефончик-то у меня остался? Остался…
(…Это же только кажется, что “попал в дурку” — все равно что утоп: с концами. На самом деле — если, конечно, вести речь не о заведениях тюремного типа… а в данном случае такой речи нет… если говорить о местах, где худо-бедно лечат, — то пребывание в них требует постоянной финансовой подпитки со стороны. Нормальные медикаменты — штука ой недешевая… Панкова на Твайке уже два года. А семья ее, родители, сколько я помню, — люди совсем не богатые… И никаких других денежных родственников тоже, кажется, не наблюдалось… Вот и Лера ведь говорила — насчет Маховского: Круминьш, мол, дорогой адвокат…)
Звоню доктору Коневнину. С Кариной все… по-прежнему. Мрачно то есть. И меня к ней, естественно, с расспросами не пустят… Доктору я объясняю все почти честно — по крайней мере, прямого вранья в этом нет ни слова. Да, процесс по делу сектантов все-таки будет. И общая атмосфера вокруг этой истории — нехорошая очень… Вы слышали ведь, наверное, что одного из подследственных убили совсем недавно?… А мне все-таки не хотелось бы, чтоб эта история так и заглохла — без последствий… (Как всякий психиатр, Коневнин теплых чувств к разного рода религиозным маргинал-радикалам не питает. Совсем.) Поэтому… У меня к вам, доктор, будут два вопроса… Во-первых, не знаете ли вы, как отыскать такую Кристину Шумскую — помните, может быть, Каринина подруга?… И еще… Я понимаю, это не вполне этично, наверное… Но, честное слово, останется между нами… Вы не скажете, кто за лечение Панковой платит?… За лекарства… и так далее?…
Понятная заминка. Но с доктором Коневниным у нас в свое время сложилось, в принципе, взаимопонимание. Так что в итоге он отвечает. “На самом деле, — хмыкает, — ваши два вопроса, Денис, это один вопрос. Потому что за лечение Панковой платит как раз эта ваша Шумская. Телефон?…” — и доктор дает мне тот же номер, что ранее давали подруги.
Ночной панический звонок по 03: приезжайте срочно, у меня жена с ума сходит, заперлась… с топором… бредит, кричит… я боюсь, она что-нибудь… Психбригада (на такие — явные — случаи линейщиков не посылают, естественно) выезжает. Врач с санитарами поднимаются в квартиру. Так все и есть: перепуганный муж, комната на защелке, женские вопли оттуда. Быстро расспрашивают. Да, галлюцинации, бред преследования, агрессия. Не пила? Вроде нет… Ладно. Вышибают дверь, пеленают, уводят. Врач задерживается — перекурить и дать цеу. Спасибо, доктор, говорит муж. Да не за что. Скажите, доктор, говорит муж осторожно, а может, вы тогда уже… ну, заодно… и этого заберете? Кого — этого?… Ну этого… зеленого… Зеле-еного?… Ну да… сидит на потолке и пилит… пилит… сил никаких нет. Врач аккуратно тушит сигарету. Да-да, говорит ласково. Обязательно заберем. Сейчас только за санитарами спущусь… Забрали. Заодно.
Эпизодик при всей злостной карикатурности — непридуманный. У Левы таких “баек скорой помощи” в загашнике было — любой Веллер обзавидуется… С психбригадой он откатал санитаром года четыре, что ли. Потом сменил работу на более стационарную… именно в стационаре: на Твайке. С Левой я тоже познакомился тогда, два года назад: нормально разговорились…
Если человека держат в дурке безвылазно два года — наверное, дело действительно плохо. Если дело действительно плохо — то едва ли посетителей будут допускать к нему без сопровождения санитара… Короче, я встретился с Левой. Объяснил в общих чертах ситуацию. И попросил: если при нем навестит Панкову такая-то… — просто брякнуть мне на мобилку. Визитершу в известность не ставя. За мной не заржавеет.
…И что? И ничего…
Куда я ни тыкаюсь — очень скоро оказываюсь в вакууме. Вот и сейчас — вне моей досягаемости, помимо Панковой, вообще все, кто про “Ковчег” знает “из первых рук”. С сектантом Маховским мне разговоры заказаны. Сектант Яценко, сам желавший тет-а-тета со мной, “доработан напильником”. Прочие сектанты-конспираторы позашкерились еще два года тому… Правда, есть где-то этот Леонид — бывший туроператор, бывший сектант, севший на иглу и слезший с иглы. Который отказался говорить на камеру.
(Это уже почти термин такой существует: “героиновый бум конца девяностых”. Термин российский, но Латвия в этом смысле шла общим постсоветским курсом. Лично я мало общался с торчками, сидевшими на “герыче” (как и на “винте”, первитине, тоже в свое время довольно популярном в экс-совдеповских палестинах), но историй того времени с участием в основном именно данного опийного производного знаю хренову тучу. О пацане, у которого парализовало полтела после первого же укола — “герой”, но разбодяженным, как это часто водилось, какой-то дрянью… О пацане, чуть не прирезавшем родную мать, когда она отказалась давать ему денег на дозу, — в квартире к тому времени уже почти не осталось мебели: все было вынесено и продано… О пытавшихся завязать, и даже, казалось, завязавших… Я это к тому, что я неплохо представляю, что значит — суметь реально слезть с иглы. И, в общем, понимаю, отчего этот Леонид не любит распространяться о славном боевом прошлом…)
И все-таки я проделываю положенную уйму телодвижений (правда, из всего тела в них задействован по большей части лишь жмущий телефонные кнопки палец да голосовые связки — но уйму). Девяносто процентов — разумеется, вхолостую. Номеров никто не знает, а те, что знают, поменялись и не обслуживаются. Или никто не отвечает. Единственым откликнувшимся “на том конце” человеком оказывается его бывшая жена.
— Леонид умер, — отвечает она на мой вопрос, как его найти.
Пауза (справляюсь с обалдением):
— Когда?
— Месяц примерно назад.
— От чего?
Пауза (с ее стороны):
— Сказали: передозировка.
— Но он же вроде завязал…
Гудки.
22
Есть такой клуб “Voodoo” — непосредственно в здании перестроенной гостиницы “Латвия” (когдатошней главной базы рижской фарцы и валютных путан), — там тусуется местная “золотая молодежь”, мажоры по-старому, сыночки-дочурки политических и денежных воротил… и, соответственно, задаются стандарты латвийской дольче виты. Стилеобразующее такое место. Бля.
Из зелья там употребляют преимущественно не выходящий из моды (есть вечные ценности!) кокс. Кокаин — штука недешевая, и само место недешевое, и дресс-код у них строгий, и фэйс-контроль суровый… Так что те девочки, которым собственных доходов на варку в “Voodoo” никак не хватает, частенько идут под начало местных наркотранзитчиков в качестве так называемых “рабочих овец”. “Овца” — это девка, которую подкладывают под пограничников, российских или литовских, провозя очередную партию. Переправа обычно осуществляется устойчивой связкой: собственно курьер — “овца” — и кто-то из крышующих ментов… Так что, хмыкал Коля Куленко, криминальный репортер, если бы у нашей полиции появилось желание прихлопнуть разом три четверти наркотраффика, даже париться не надо было бы: посмотреть повторяющиеся сочетания одних и тех же фамилий в компьютерах погранцов — всего делов-то…
Почему не возникает желания — понятно. Сегодня циркуляция (и провоз, и продажа) наркоты в Латвии контролируется полицией вообще вся. Только разные отделы воюют за зоны влияния. И все мало-мальски громкие дела с задержанием партий и арестом курьеров — просто результат взаимных ментовских подстав. Или вот еще: полицейские любят подряжать молодых-зеленых дилеров, давать им прибыльно сбыть две-три партии — а потом сажать. Раскрываемость улучшается — плюс ротация низкооплачиваемых кадров…
Все это я слышал от знакомых журналистов-уголовщиков, от той же Леры. Я в курсе, до какой степени у наших ментов “все схвачено”. И я не обольщаюсь относительно того, что мне светит, если я все-таки сумею залезть достаточно далеко в тему связи “Ковчега” с наркоторговлей и наркотранзитом. Я также отдаю себе отчет, что, вероятнее всего, никуда я не залезу, даже если захочу — не смогу. Начнем, однако же, с того, что — не захочу. Этим же и закончим.