Серая Слизь
Шрифт:
Этого-то он, визави мой, на хрен, анонимный и добивается. Малявами своими, на хрен, посылочками. Голову он мне морочит. Крышу сдвигает. Как Сашке, небось, в свое время сдвинул…
Не-е, братцы. Хуюшки. Со мной этот номер не проканает. Только не со мной. Фак офф.
Посмотрим еще, блядь, у кого башня прочнее.
Захлопываю тетрадку, выказываю средний палец собственному отражению в экране отключенного монитора. Для убедительности хлопаю левой ладонью по локтю полусогнутой правой.
Как дела, Абрам? — Не дождетесь!
Когда умер Ким Ир Сен, CNN пообещало двадцать пять тыщ баксов тому телеоператору, который снимет хотя бы площадь в Пхеньяне, где проходит оплакивание Великого Вождя. Юсуф (он же Эмиль) Нурсалиев, стрингер, прилетел туда вместе с делегацией Егора Лигачева — автор исторической фразы “Борис, ты не прав!” с покойным Кимом состоял в друзьях. В аэропорту,
Из всех историй, рассказанных мне Юсуфом, это была единственная бескровная. Остальные… ну вроде такой, например. Первая чеченская. Грозный. Нурсалиев работал с американской стрингершей Синтией Элбаум. Остановились на перекрестке, договорились, кто в какую сторону двинет дальше. Разошлись — и через пару секунд буквально — бомба. Синтии отрывает голову. Голова катится в сторону Юсуфа. Юсуф первым делом хватает камеру: шикарный кадр…
Цинизм его был беспределен: с Нурсалиевым в этом конкурировать могли бы разве судебные медики или военно-полевые хирурги. Видя по телику репортаж с места крушения поезда (десятки окровавленных трупов, груды перекореженного железа), он совершенно естественно прищелкивал пальцами: какая картинка!… Впрочем, стрингер без цинизма — не профессионал… и вообще не жилец: если не грохнут (ремесло, вообще этим чреватое: из числа коллег Нурсалиев потерял на войнах человек пятнадцать одних только друзей… знакомых же — с полсотни), то с катушек съедет. Без цинизма… и без лицемерия. “Бывало так, — заливая литром кипятка пачку чаю, повествовал в своем фирменном азартно-пофигистическом тоне Юсуф. — Сидим в ресторане. Звонит мобильник. Спокойно разговариваешь, лениво, никто не знает, с кем. А в трубке информация: в Узбекистане резня. Спокойно пропускаешь две-три рюмки. Притупляешь бдительность коллег. Потом говоришь, что надо на полчасика отлучиться, мол, бабке плохо. У других тоже мобильники звонят. Каждый играет в свою игру и валяет ваньку: кому тещу хоронить, кому с желудком нехорошо… И все обещают скоро вернуться. А через час встречаемся в одном самолете…” [9]
9
В тексте использован материал Людмилы Столяренко “Люди, которых нет”, “Новая газета”.
Стрингер стрингеру волк. Юсуф признавался честно, что был вполне способен задействовать все свои связи и даже сунуть на лапу, чтобы коллега-конкурент не сумел вылететь, скажем, с военного аэродрома… а он, Юсуф, сумел. В башлях дело? В башлях, конечно, тоже: есть компании, которые платят за минуту видеорепортажа из “горячей точки” четыреста баксов, есть те, что берут материал “оптом” — и тут уже надо торговаться… Если реальный бой — с кровью и убитыми, — можешь получить от полутора до десяти “косых”. В зависимости от ценности конфликта в мировом информраскладе. Свой “топ” — двадцать тысяч долларов — Юсуф срубил на вводе советских войск в Баку 20 января 1990-го. Журналисты, которых слетелось туда немерено, ждали ввода две недели. Потом отчаялись и в массе своей свалили — 19-го числа. А те, кто остались, были уже бухие беспробудно. Единственным дотерпевшим и трезвым оказался Нурсалиев. За снятые им кадры Горбачев, говорят, со страшной силой отымел минобороны Язова, а пленки Юсуфа купили NBC, BBC и CBS. Каковых монстров новостного вещания зрители, в свою очередь, завалили исками — потому что от увиденного им стало плохо.
Эмилем Юсуф стал — в телетитрах — во время карабахского конфликта. Имя, распространенное в Азербайджане, — могли обвинить в необъективности… За пятнадцать лет стрингерства он побывал в тридцати четырех “горячих точках”. В Баку снимал, как азербайджанцы резали армян. В Фергане — как узбеки резали турок-месхетинцев. В Киргизии, в Оше — как киргизы резали уже узбеков. В Тбилиси — как штурмовали дворец Гамсахурдии. В Карабахе — как два села полтора года имитировали войну (ни одного убитого, один раненый, и то случайно); стрельба прекращалась ровно в двадцать ноль-ноль — все шли смотреть по ящику “Дикую
Но таких жизнеутверждающих курьезов в духе фильмов Кустурицы было раз-два и обчелся, а в основном — мясорубка. На ирано-иракском фронте (“настоящая, скажу тебе, Курская дуга была!…”), в Афгане, в Приднестровье, в Югославии, в Южной Осетии, в Абхазии, на Первой чеченской и на Второй…
После нескольких рейдов в самом начале Второй чеченской кампании Юсуф со стрингерства “слез”. Бесповоротно. И никому (во всяком случае — никому из наших общих знакомых) ни разу не обмолвился, из-за чего именно. Хотя прочими воспоминаниями делился с остроумным равнодушием и обилием красочно-жутких подробностей. Хотя сам же говорил, что стрингером перестать быть трудней, чем наркоманом…
Я с кавалером орденов и медалей — Красной Звезды, “За мужество”, “За личное мужество”, обладателем парочки бешено дорогих часов от Саддама Хусейна (оделявшего ими тех журналистов, которым посчастливилось добиться интервью), самым, наверное, знаменитым из полутора десятков русских стрингеров-профи (всего по миру активно действующих стрингеров — человек семьдесят) Юсуфом Нурсалиевым познакомился, когда стрингерство для него уже осталось в прошлом. На нормальной московской коллективной пьянке — со сменяющимся составом участников и непрогнозируемым перемещением из ресторана на антикварно обставленную квартиру дочки великого кинооператора Рерберга (на Тверской, напротив Долгорукого), оттуда — на седьмой этаж Дома аспирантов и студентов МГУ… В ДАСе, оказалось, обитал именно приятель Юсуфа — контуженный афганец Хатак. В обоих смыслах афганец — и по месту рождения (а так он был, кажется, таджик), и по “ветеранству” (воевал в армии ДРА, потом — иммигрировал в СССР)… С Хатаком разговаривать было одновременно весьма сложно (приходилось реветь на манер прогреваемого реактивного движка) и очень просто (на все твои реплики он реагировал совершенно одинаково: благодушным покачиванием головы и кривоватой ухмылкой). Хатаковы соотечественники тут же, в перегороженном фанерными стенками ДАСовском помещении калибра школьного класса деловито варили в кастрюльке что-то на опийной основе, Нурсалиев (которого собутыльники любили сокращать до НУРСа — неуправляемого ракетного снаряда), не глядя, утилизировал через окно очередные полбанки из-под “Кузьмича”, а я меланхолично представлял, как этот пузырь добавит чудесности растущему под аспирантско-студенческими окнами “чудо-дереву”: какой-то банальнейшей условной ольхе, чьи ветки сплошь были увешаны подобным же образом утилизированными презервативами.
Поставив крест на “своей войне”, Нурс отрастил хайр и заплел его в дреды (“всегда хотелось, но на фронте же запаришься с такой прической…”) и стал снимать экстримные спортивные репортажи и экстримные же реалити-шоу. Когда в очередном “Русском экстриме” кто-нибудь куда-нибудь прыгает, карабкается или погружается, то человеком, о котором ты в процессе глядения на экран не задумываешься, но благодаря которому (тому, что он тоже — прыгает, карабкается и погружается) на это глядишь, сплошь и рядом бывает Юсуф.
Про Нурса я вспомнил, когда ни обзвон московских парашютных клубов (кучу бабок, наверное, международный тариф сожрал), ни попытки расспросить кого-нибудь из тамошних бэйсеров не дали ничего: о Феде Дейче или не слышали, или слышали, но контактов с ним не поддерживали. Набирая нурсалиевский номер, я не особо-то и рассчитывал застать Юсуфа в пределах досягаемости. Мне, однако, повезло… точней, не повезло ему; можно сказать, комически, поучительно, по крайней мере: Нурс отснял целый цикл программ с дайверами в подводных пещерах на Окинаве, в сложнейших условиях, реально рисковал башкой и дорогущим оборудованием, пару раз чуть действительно не загнулся, но — не загнулся, не получил ни царапины и вообще все сделал тип-топ… И вот когда они это дело коллективно отмечали — уже в Москве, — он, великий профессионал бухалова (“Что есть одно из главных стрингерских умений? Квасить — для смазки — с каждым, кто предлагает… и при этом оставаться готовым в любой момент вскочить по тревоге, влезть на «броню» и быть в стопроцентно рабочей форме…”), нажрался в кашу, упал на ровном месте, заработал сложный перелом ноги — и валялся сейчас дома, под Питером, — в гипсе, обихаживаемый полузабытыми в ходе беспрерывных профессиональных отлучек женой и двумя сыновьями-близнецами.
На мой вопрос он долго хмыкал, покряхтывал, напрягал извилину — и сказал в итоге, что такого Дейча он да, помнит… хотя не видел уже давненько… но, кажется, он же варился с трэйсерами? Нет, кажется, именно с трэйсерами… Нет, координат трэйсеров у Юсуфа нет. Но вроде бы про них писали с год назад? В мужском каком-то журнале… Не, не помню, в каком…
Ну, и чего теперь? Год назад, неизвестно, в каком журнале… И вообще: чего я, собственно, добиваюсь-то? Что узнать хочу? Ну, дозвонюсь я до Федьки — и что он мне скажет?…