Сердар
Шрифт:
– Я должен сообщить вам то, что сказал сегодня утром, в тишине храма, оракул, говоривший от имени богини Кали:
«Если Нана Сахиб откажется принять моего посланника, то я повелеваю, чтобы двух охотников, избранных в проводники к принцу, в ту же ночь принесли мне в жертву на алтаре».
– Хитра она, эта богиня, – сказал Барбассон Барнету.
– Не задушить ли нам этого старого мошенника? – отвечал Барнет.
– Что это даст? Нас изрубят его товарищи.
– Смерть за смерть, но я буду счастлив собственными руками свернуть шею этому мерзавцу.
– Но мы еще не умерли, Барнет! Предоставь мне действовать.
– Поняли? – спросил Кишная.
– Отлично! Я сейчас передам другу слова оракула великой богини… он не совсем хорошо понял их.
– Я должен отложить свой визит до завтрашнего вечера, мы должны всю ночь проводить в молитвах. Значит, решено: вы проводите меня в Нухурмур, пройдете со мной к тому месту, где принц спит, – будить его не надо, я беру это на себя, – и только тогда вам будет разрешено или остаться в пещерах, или идти куда захотите. До завтра… не сердитесь, что я предлагаю вам продолжить пользоваться моим гостеприимством.
– Мы согласны, – отвечал Барбассон.
– Очень счастлив, что у вас такие добрые намерения. Если вам нужно что-нибудь на сегодняшнюю ночь, скажите.
– Благодарим, мы падаем от усталости и желаем, чтобы нам не мешали отдыхать.
– Все будет по вашему желанию. Да пошлет Сома, бог сна, хорошие вам предзнаменования.
Когда он вышел, Барбассон придвинулся поближе к своему товарищу и сказал:
– Барнет, шутки в сторону. Люди смотрят на нас, как на авантюристов. Мы не стоим, конечно, многого, но у нас свои понятия о чести, и мы сохраним их.
Мы сражались направо и налево за тех, кто нам платил. Мы играли в Азии роль средневековых кондотьеров, но мы никогда не изменяли тем, кому клялись служить. Мы солдаты не без упрека, но мы не рыцари больших дорог, а потому ты понял, что я смеялся над этим хвастуном Кишнаей и что мы с тобой никогда не приведем тхагов в Нухурмур.
– Никогда! Лучше двадцать раз умереть.
– Но это не все… Ты слышал, что этот мошенник говорил о Сердаре. Засада устроена, и он попадет туда еще вернее нашего, а потому ты знаешь, он погиб.
– Как не знать, God bless me! Мы вместе были приговорены к смерти на Цейлоне и без Рама-Модели были бы казнены. Заклинатель вовремя явился со своим Оджали, чтобы спасти нас… мы уже шли на виселицу.
– Я знаю… Я на другой же день принял вас на борт «Дианы». Вот на основании этого приговора губернатор Цейлона и прикажет повесить Сердара, если мы не найдем средства спасти его.
– Ты забываешь, что мы пленники и что прежде нам самим надо найти средство выйти отсюда.
– В нашем распоряжении целая ночь. Если нам удастся бежать, мы возьмем двух лошадей и во весь карьер понесемся в Гоа, чтобы прибыть туда раньше, чем Сердар покинет порт.
– Сомневаюсь… ты знаешь быстроту его действий, когда он принял решение.
– Да, но я сомневаюсь, чтобы «Диана» была готова сразу выйти в открытое море. Сива-Томби-Модели, брат заклинателя, исполняющий у меня обязанности старшего помощника и командующий в мое отсутствие шхуной, просил у меня несколько дней тому назад разрешения начать ремонт котлов. Будем надеяться, что работа эта не закончена и на сутки задержит Сердара. Это все, что нам нужно, чтобы поспеть вовремя. Ты знаешь, у Анандраена из Велура всегда стоят четыре лошади наготове.
– Я готов на все, когда речь идет о Сердаре, но мне кажется, нам трудно будет выйти отсюда до завтрашнего вечера. Только притворившись, что мы согласны проводить Кишнаю, нам удастся улучить счастливую минутку и бежать… И все-таки будет поздно.
– Вот почему нам надо удирать сегодня ночью.
– Ты так говоришь, как будто нам достаточно открыть дверь и сказать «до свидания» хозяевам. Хотя бы у нас еще было оружие, мы могли бы попытаться вырваться отсюда, но у нас ничего нет.
– У тебя сегодня мрачные мысли.
– Будут поневоле… а еще, вот что я тебе скажу. Я, как и ты утром, полон каких-то мрачных предчувствий. Мне кажется, что сегодня моя последняя ночь, последнее ночное бдение приговоренного к смерти, как в старину, когда их клали в гроб, окруженный свечами… Как и они, я не увижу завтра восходящего солнца.
– Что заставляет тебя предполагать это?
– Должен сознаться, что сейчас непосредственно ничто. Хотя Кишная выполнит свое обещание, если мы не сдержим слова, которое ты дал ему в шутку. Но ты же сам говорил, что мы способны предчувствовать опасность. Ну, так вот, я чувствую свою гибель. Больше всего меня поражает то, что никогда и ни при каких опасностях, с которыми я встречался лицом к лицу, не ощущал того, что испытываю теперь.
– Ты не отдаешь себе отчета, но всему виной наш предыдущий мистико-философский разговор.
– Нет, нет! Я знаю, что сознательно отношусь ко всему… Представь себе, Барбассон, – тут Барнет понизил голос, словно боялся его звучания, – представь, у меня по временам бывают галлюцинации. Я вижу себя в таком же точно месте, где на меня со всех сторон набрасываются нечистые твари и пожирают живым. Это продолжается всего несколько секунд, но это ужасно… Как я ни стараюсь прогнать от себя страшное видение, стоит только мне пробыть минуту без движения или не говорить ничего, как глаза мои закрываются против воли и кошмар начинается снова.
– Перестань! Галлюцинации являются следствием сегодняшних волнений и физической усталости. Эти скоты так крепко стянули веревки, что руки и ноги у нас совсем онемели. Хватит! Вставай, осмотрим хорошенько нашу тюрьму. Это рассеет твои мрачные мысли.
Место, где находились друзья, походило на склеп, высеченный в скале. Верхняя часть стены с правой стороны была выложена кирпичом, который от времени потрескался местами и свалился вниз. Корни деревьев, пробивавшиеся сквозь трещины, показывали, что место это находится недалеко от поверхности земли.