Сердца под октябрьским дождём
Шрифт:
– И тем не менее, – сказала Василина Васильевна, ладонью защищая глаза от крупных капель. Она раздулась, как сердитая жаба. – Вы обязаны были его задержать. Сопроводить до дома. Куда, по-вашему, бедный мальчик отправится теперь?
– У него есть ключи? – спросил кто-то.
– Конечно, – ответила Юлия Сергеевна, дрожащей рукой держа над Юрой и Василиной Васильевной зонт и, кажется, очень переживая насчёт того, что не может простереть чёрный брезент над всеми нуждающимися. – Мальчишка ведь совсем взрослый.
– Хорь, пойдёте с Юлечкой к нему домой, – решила Василина Васильевна. – Василеостровская, десять.
Юрий знал, что шансы
– Вот-вот случится беда. Мне позвонили из дома, и… в общем, я всё равно не смог бы сопровождать мальчика.
И никто не сможет: Юру не покидала странная уверенность, что Паша, просочившись сквозь ограду, просто-напросто перестал существовать. Стал крупицей тумана, каплей в водной взвеси, одной из миллиардов себе подобных. Подумал он и о том, что если каждая из оседающих на листьях хилого вяза у школьной ограды капель – чья-то слеза, этот мир должен сгореть в адском пламени. А потом, не оглядываясь и ни с кем не прощаясь, оставив за собой потерявшую дар речи Василину Васильевну, и Юлечку, дрожащую как травинка, и Олега, шарящего по кустам и орущего дурным голосом: «Эй! Эй!», поспешил домой.
Блог на livejournal.com. 15 апреля, 16:10. Пятно под ковром и прочие прелести.
…Ощущение, что вскрыл нарыв.
Сегодня двигал мебель – сам не знаю для чего. Наверное, чтобы удостовериться, что стены за шкафом – действительно стены. Что здесь нет скрытых камер. Ну и, может, чтобы найти какое-нибудь чтиво, завалившееся за мебель. Так получилось, что на полке остались лишь рассказы Шукшина, которые я перечитывал не один раз – всё остальное я отнёс на книжный развал, заручившись благословением старика Матвея брать всё, что захочу, да так ничего себе в тот день не присмотрел.
Наверное, когда я выйду отсюда, старик уже забудет, как я выгляжу. Придётся скупать у него литературу по пятьдесят рублей за экземпляр, как простые смертные.
Но вернёмся к текущим проблемам. Я нашёл за шкафом… нечто вроде кладбища. Настоящего кладбища для запертых в квартире бедняг вроде меня, которые прощупали каждую пядь стены, проверили на прочность каждый миллиметр стекла, обдумали, наверное, миллион мыслей. Мушиные трупики. Но в отличие от меня, эти мухи не страдали от одиночества, могли использовать свой хитрый жужжащий язык для обмена мнениями о сущности бытия, ссор, склок и жалоб друг другу на несправедливую жизнь. Они выглядели в полутьме пасмурного полдня как пузырьки крови. Крылышки ближайших шевелились от моего дыхания. Их здесь добрая сотня. А скольких вымели до моего прихода? Это место следовало сжечь, а не продавать доверчивым одиноким мужчинам.
Это насекомые из той породы, что появляются, когда к тебе под кухонный гарнитур забрела и издохла большущая крыса. Они откладывают яйца в мертвечину. Сейчас личинки, что могли бы из них вылупиться, доедали у меня в голове образ счастливой семьи, за который я отчаянно цеплялся все эти годы.
Если есть стервятники – значит должен быть и труп. Не тело, окружённое почётом и оплакиваемое родственниками, а именно труп, из тех, что находят на болотах и в канализационных колодцах. Просто, как день и ночь. Конечно,
Да, обнаружил ещё кое-что интересное, здесь же, в зале, под ковром. После первой за сегодня страшной находки я одержим манией срыва покровов. Настроение ни к чёрту, но я больше не могу сидеть сложа руки.
Это овальное тёмное пятно на досках пола, перед тем местом, где стояло кресло. Краска облезла, но в дерево впиталось что-то куда более едкое. На этом месте изошёл слезами какой-то бедняга, выплакав следом за солёной водой воду красную, воду горькую, а потом и все остальные жидкости своего тела. Остался на этом самом месте пустой оболочкой, кожурой от яблока. Прикасаясь к пятну, я ощущаю тепло. На пальцах остаётся что-то бурое. Не рискую пробовать на вкус, хотя любой сыщик непременно так бы и поступил.
…
Чёрт, только бы это была не кровь!..
4.
Запрыгнув в трамвай и избавив себя от необходимости переставлять ноги, Юра наконец решил, что ему необходимо всё обмозговать. Он горбился на сидении, изучая облезлые поручни. В чём различие между преподавателем истории и стайкой воробьёв? Только стайка воробьёв может позволить себе испугаться вороньего силуэта в небе и рассыпаться по укрытиям. Интересно, боялся ли По, который Эдгар Алан, своих произведений так же как Говард Филипс Лавкрафт? Признавались ли они ему по ночам в любви или, наоборот, посылали проклятия?
– Вы верите в предсказания? В знаки судьбы? – спросил он подошедшего кондуктора, сухую, высокую женщину с глубоко запавшими глазами.
– Только в гадания по грязи на полу вагона хмурым октябрьским вечером, – сказала она и отошла, не взяв деньги.
– Как тебе вариант, что у мальчика поехала крыша? – спросил Хорь себя вслух. – Нравится?
Нравится-то нравится, но как быть с искрой, сизым всполохом, что проскочил между их головами в тот момент, когда Павел Савельев сказал: «Вам всё равно было бы не до меня». Юра готов был поклясться, что чувствовал запах горелого волоса. Возможно, только погода помешала непомерно разросшейся учительской шевелюре вспыхнуть.
В фальшивости этих ощущений Юра и надеялся себя убедить, спеша домой. Он не стал звонить жене на сотовый – отчего-то это казалось неправильным, – но с трудом удержался от того, чтобы, не вызвать к дому скорую помощь, спасателей, даже ангелов с крыльями, вознеся к небесам неумелую молитву. Сказанное мальчишкой обрастало в голове новыми, мрачными деталями и подробностями, и вот уже Юра совсем уверился, что должно случиться нечто ужасное. Нужная остановка причалила к дверям трамвая за считанные секунды до того, как он, потеряв голову, почти не набрал на телефоне «112».
На часах не было ещё и пяти. Алёна должна быть на работе, но Хорь совсем не удивился, увидев у порога её туфли. Жена оказалась в прихожей быстрее, чем он успел снять и повесить на вешалку хлюпающее под мышками пальто, быстрее, чем успел чихнуть. Схватила его руку в свои, легонько, но с чувством сжала. Юра почувствовал, как по его внутренностям разливается лава, как она заполняет все полости и трубки сердечной мышцы.
– У тебя всё нормально? – спросил он. – Как дела на работе?
– К чертям работу! – Алёна едва ощутимо дрожала. – У него теперь там ещё и малыш!