Сердца под октябрьским дождём

Ахметшин Дмитрий

Юра потёр шею. Он начал понимать, что позволил себе сказать больше, чем необходимо. Квартира расчерчена на квадраты, и он, упрямая чёрная ладья, уже глубоко в стане белых.

Жена оттолкнула его, без злобы смахнула на пол решебник, как кошка смахивает с хозяйского стола многочисленные неустойчивые предметы. Встала на табурет и, балансируя на одной ноге, запустила пальцы в его волосы. Слова вибрировали в них и проникали сквозь черепную кость прямо в голову.

– Если уж ты начал доверять мимолётным, ни на чём не основанным ощущениям – а ты начал, ведь ты примчался сюда даже не позвонив! – то доверься мне, доверься моей интуиции. Когда я читаю этот дневник, я чувствую, что тот парень страдает, – она спрыгнула с табурета и отошла к окну. Уставилась невидящими

глазами во двор. – Я чувствую это сквозь время и расстояние, сквозь все эти интернетовские сервера, бездушные машины. Словно касаешься травинкой оголённого провода под напряжением. Ты хочешь спросить – что это? Не знаю. Но я чувствую, что это – правда.

– Травинка – довольно сомнительный способ обезопасить себя от удара электрического тока, – пробормотал Юрий.

– Прошу тебя! – голос Алёны прозвучал как щелчок кнута. – Ты не на работе. Побудь человеком хотя бы сейчас.

– Ты же не думаешь, что всё это правда?

С улицы долетали автомобильные гудки; прогрохотал, съезжая с моста, трамвай. Казалось, весь этот набор звуков может смениться на другой по мановению пальца.

– Я думаю, что он сумасшедший, – безапелляционно сказала она.

Юра почувствовал себя бесконечно усталым. По его голове бродили, хлопая дверьми, сомнения и страхи. Было желание оказаться сейчас в другом месте, хотя бы в баре, наблюдать из тёмного угла за входящими и выходящими. Опрокинуть залпом несколько рюмок спиртного, а потом, когда опьянение сделает члены лёгкими и продует как следует голову, цедить маленькими глотками и заказывать новые порции жестом, понятным только двоим людям – ему и человеку за стойкой.

Но это было бы слишком хорошо. Слишком. Юрий сделал над собой усилие, потёр виски. На столе нашлась открытая пачка молока, и он, предварительно понюхав, отпил несколько больших глотков. Молоко было тёплым и невкусным.

– Значит, этот парень чокнутый, но ты предполагаешь что всё, что он написал – правда. Верно?

– В каком-то смысле. В его голове. – Алёна открыла окно; дождь почти закончился, стало неожиданно тепло, будто Питер, одинокий старик в морской фуражке, обнаружил в своём почтовом ящике письмо от дочери. Локтём она сломала верхушку толстянки, но не заметила этого. По лицу Юрий видел, насколько не даёт покоя ей эта идея и насколько сильно жаждет она вложить её в голову мужу. – Он считает, что всё это взаправду. Как маленький ребёнок, который первым делом принимает всё на веру, и только потом приходят взрослые, чтобы своим анализом разбить прекрасные миры на мелкие кусочки. И тем не менее фантазию нельзя создать на пустом месте. Я боюсь, что пострадают другие люди, только и всего. Этого младенца он описывает настолько живо… понимаешь, я выставляю ладони и… чувствую его вес.

Юрия разобрал смех. Алёна с досадой шлёпнула ладонями по бёдрам.

– Ну и чего ты ржёшь?

– Подумал, что это как контакт между двумя цивилизациями, только без участия людей. Это тараканы в твоей голове вступили в диалог с его тараканами.

Любая женщина сейчас бы детонировала, не оставив вокруг камня на камне. Но Алёна Хорь только улыбнулась, напомнив Юрию, как он её любит.

– Иногда способность смотреть в грязную кружку и видеть на её стенках картины из Третьяковки может дать тебе нечто большее, чем головную боль, правда?

– Например?

– Например, шанс спасти чью-то жизнь, – она возвела глаза к потолку. – Сейчас, наверное, поздно… но завтра мы попробуем наладить связь с местной полицией. А если нет, то найдём местного жителя. Вряд ли интернет Валентина был привилегией за многолетний добросовестный труд. Cумеет ли кто-нибудь из них пролить для нас немного света на эту историю, как ты думаешь?

– Послушай, милая… – Секундой ранее Юра решил во что бы то ни стало отвести её спать и до утра придумать, как избавить жену от этой новой, буквально съедающей

её зависимости, но вдруг какое-то новое, незнакомое чувство вторглось в его сознание. Он почувствовал себя заброшенным колодцем, в который впервые за много лет кто-то заглянул. Перед глазами появилось лицо этого мальчугана, Пашки, и губы его разомкнулись, чтобы сказать: «Приходит время стать кем-то другим». Юра почувствовал себя бесплотным и, колыхнувшись, втянулся через Алёнкины ноздри в её лёгкие, а оттуда – в кровь. Обманул иммунную систему, напитал собой всё её существо и понял: она с трудом сдерживается, чтобы не броситься ему на грудь и умолять не бросать её ещё и этой ночью. Этот дневник… как ни парадоксально это звучит, но он хранит отпечатки пальцев и запах. Тени чужого страха бродят между строчек, подлокотники стула оставляет на запястьях след, как от кандалов, история в браузере полна маниакальных запросов, большую часть из которых Алёна просто не помнит как вбивала. «Карлики в бутылках»? «Люди, что не могли покинуть помещение»? Вдвоём нам будет не так страшно. Но если ты утонешь в кучевых облаках одеяла, мне снова придётся остаться здесь одной, выковыривать зёрна истины из потока сознания, искать нужные струны в пучке размышлений, кажущихся логичными, но на самом деле натянутыми на гриф безумия. Мне так не хватает твоего скепсиса, твоих неуместных шуток, твоих прочно стоящих на земле ног… Останешься ли ты со мной? Услышишь ли ты меня?

Юрий одним махом допил пачку молока, но это не помогло избавиться от сухости в горле. Потеряв сознание на вершине горы, он как будто очнулся уже у подножия, и всё что сохранила память – попытки ухватить ртом как можно больше воздуха.

– Всё нормально? – спросила Алёна. – Ты похож на матрону, забредшую в мужской туалет.

– Всё пучком, сестрёнка, – она, конечно же, знала, что если в ход идут подхваченные у школьников сленговые выражения, это говорило о крайней степени растерянности. Что только что произошло? В одном Юрий был уверен: за это кратковременное прозрение он должен благодарить Пашу. – Я… тут подумал вдруг, что если уж ты твёрдо решила измываться над собой ещё одну ночь, то, пожалуй, я составлю тебе компанию.

– Не шутишь?

– Куда уж там. Не обещаю, что буду читать эту муру, но ты уж, пожалуйста, пересказывай мне самые интересные моменты.

Уронив салфетку, которую нервно теребила в руках, Алёна бросилась ему на грудь.

– Спасибо! Спасибо! Ты не представляешь, как много это для меня значит. Знаешь, кем я себя чувствую?

Она сделала театральную паузу, схватила из книжного шкафа пухлый томик, на обложке которого огромный медведь мило болтал с волшебником в остроконечной шляпе. В шерсти зверя преспокойно спали три маленьких сморщенных человечка. Не совсем близко тексту, ну да ладно. Подбросила книгу в воздух и поймала двумя руками.

– Фродо Бэггинсом, которому Сэм сказал, что не отпустит его одного в такое большое путешествие. Нет, нет, это я – Сэмуайз, а ты – грустный хоббит, и я сейчас очень рада, потому что ты взял меня с собой.

Юрий не мог выразить словами, как много для него значат эти слова из уст Алёны. Смешно, столько лет прожили вместе, а огонь над пересушенным хворостом заплясал только сейчас… Оглядываясь назад, он видел, что всю совместную жизнь, даже в период ухаживаний, их отношения были прохладными и больше напоминали игру в салки, чем какой-то интимный процесс. А сейчас… словно пыльный безымянный куст под твоим окном зацвёл прекрасными цветами.

– Лучше оставайся тем, кем ты есть, – как можно мягче сказал Юра. – Моей женой. Только, пожалуйста, давай сначала что-нибудь поедим. Я взял отгул, но это не значит, что я готов завтра весь день проваляться там, где ты меня оставишь в крайней степени истощения.

Только теперь виноватое выражение появилось на лице Алёнки, раскрасив щёки румянцем.

Блог на livejournal.com. 16 апреля, 02:51. Синдром записной книжки.