Сердце дракона, или Путешествие с Печенюшкиным
Шрифт:
Предсказание, упоминал летописец, оказалось столь ужасным, что разгневанный Базилевс повелел изгнать сивиллу из города... После многих лет, событий, приключений та объявилась в Чурменяполисе и под именем Трепангии снискала громкую славу и боязливое преклонение сограждан.
Безымянный автор хроник писал о том, что он -- единственный, кто знает подлинное имя Трепангии -- Свистония! Именно так звали ее в Портфее... Далее описывались события безынтересные для меня...
Из других источников, да и неоднократно из уст Мурлыки Баюновича я слышал, что дядя его прожил долгую, благородную жизнь и угас дома в глубокой и достойной старости, окруженный домочадцами. Короче, нам бы так!
А у предсказаний Трепангии -- подчеркивали все историки без исключения -- существовало занятное свойство. Они исполнялись ВСЕГДА.
Итак, появились три загадки, связанные с родом Дракошкиусов. Почему Свистония тайно переменила имя? Что предсказала она Базилевсу? Сбылось ли предсказание?
Захватив с собой восстановленный лист, я отправился в прошлое. В древний Китай. Так думали все, и лишь я сам знал, что путь мой уходит вглубь на пять веков -- для начала. Курс -- Чурменяполис!
Не стану тратить время на исторический очерк, обычаи и пейзажи. Некогда. Суть в следующем. Трепангия была уже дряхлой старухой, потерявшей в последние годы свой чудодейственный дар, но память ее сохранилась в полном порядке. Горе свалилось на семью. Амиранта, любимая правнучка сивиллы и наследница ее сверхъестественных возможностей, тяжко болела, угасая день ото дня.
Врачи приходили в отчаяние, не находя причины недуга. Знахари скрипели зубами от бессилия, окрестные чародеи погружались в тихое помешательство...
И тут появился я -- из будущего, весь в белом, вооруженный новейшими знаниями. В три дня поставил девицу на ноги. Конечно, личные качества здесь ни при чем, -- добавил Печенюшкин, скромный как всегда, -- помогли современные фантазильские лекарства, но немного пришлось и самому перестроить организм больной. Иначе могла бы... Ну, все хорошо, что хорошо кончается.
Старушка Трепангия пыталась отблагодарить меня своей единственной драгоценностью -- золотой статуей кита в натуральную величину. "Детям!
– -ответил я категорически.
– - Детям, внукам, правнукам... Это фамильная реликвия, она не должна уходить из вашего рода". Тогда, как вы догадываетесь, разговор естественным образом перешел на семейные тайны и родовые предания. Мы долго бродили вокруг да около, и вдруг без перехода Трепангия неожиданно сказала:
"Я знаю, что вас интересует, благородный Пиччи-Нюш. Амиранта открыла мне главную цель вашего появления в Чурменяполисе. Не забывайте -- она провидица. Хотя будущее ваше не кажется ей определенным до конца. В том времени, откуда вы пришли, случатся значительные события. Добро и зло схватятся насмерть, и конец схватки окутан туманом. Даже Амиранта не знает, чем все завершится...
Дни мои сочтены богами. Давно похоронен в Драконьей пещере Дракошкиус Базилевс. И хоть тайны, за которыми вы явились, не принадлежат мне, я открою их спасителю любимой правнучки. Простится мне совершенный грех или нет, выяснится уже скоро -- на том свете...
Прежде всего, запомните имя той, с кем вам предстоит померяться силами. Имя зла, исчадия мрака, одной из самых страшных колдуний, рожденных когда-либо нашей планетой -- Тыщенция Кувырк!.."
Черный луч, темнее тьмы, ударил, как копье, из окна в спину старухи и, пронзив насквозь, вздернул к потолку. Не успев крикнуть, она умерла мгновенно. А в следующий миг я устремился по лучу вперед, к его основанию, обратившись в стрелу света, мечтая взглянуть на неведомого противника и сразиться с ним. Последнее, что я успел совершить в жилище Трепангии --опустить бездыханное тело сивиллы на ее узкое, монашеское, застланное суровым небеленым холстом ложе.
Строго говоря, пока тело опускалось, я уже был в лесу. Недалеко за особняком прорицательницы начинались деревья -- смертоносный луч шел оттуда. Лесок и сам по себе оказался страшноватый. Похоже, значительно позже меня его видел поэт, ушедший от нас рано и трагично, как многие гении.
В том лесу белесоватые стволы
Выступали неожиданно из мглы,
Из земли за корнем корень выходил,
Точно руки обитателей могил.
Под покровом ярко-огненной листвы
Великаны жили, карлики и львы.
И следы в песке видали рыбаки
Шестипалой человеческой руки...
Это было, это было в те года,
От которых не осталось и следа,
Это было, это было в той стране,
О которой не загрезишь и во сне...
След от тех лет, положим, остался, -- Печенюшкин для убедительности постучал себя по груди.
– - Вот он я, перед вами. Но спасся еле-еле... Так вот, там был низкий холм в глубине леса. На нем стояла фигура -- словно из абсолютной черноты. Метров шесть в высоту. Более всего она походила... на женщину с кошачьей головой... Бр-р-р!
– - Его передернуло от воспоминания.
– -Руки ее были подняты над головой, ладони сложены вместе, лодкой, из них-то и выходил луч. Что удивительно, он четко выделялся даже в ночи и пронизывал деревья насквозь.
Я спрыгнул, чуть не ударившись о ладони колдуньи, очертил вокруг нас магический цилиндр, чтоб враг не ушел, и для солидности вырос еще на пару метров выше, чем черная фигура.
– - А ты как выглядел?
– - перебила Лиза.
– - Обезьянка, мальчик, рыцарь в латах, чудище скользкое из жутиков? Надо было ее покусать для начала!
– - Выглядел обыкновенно, как сейчас. Рубашка вообще, по-моему, та же. Конечно, сапоги белые, брюки, шпага. Плащ перламутровый. Посланец из будущего -- нельзя же ронять авторитет... Отличная мишень,-- он непонятно ухмыльнулся.
– - Попытался схватить -- пустота. Сам сделался проницаемым. Вот тогда-то мы и обнялись. Ну и сила у нее, скажу я вам! Будто под стальной пресс попал. Да еще луч этот черный меня опутал. Боль такую я только раз в жизни испытывал. Еще будучи обычной обезьяной. Когда меня Кутайра, крокодил-колдун, челюстями ухватил...
Собрал я силы, напрягся и луч проклятый в конце концов порвал. Только хотел за Тыщенцию взяться как следует, смотрю -- она сквозь стенку цилиндра просачивается, как вода в песок. Защита Печенюшкина -- и та подвела. Пришлось цилиндр бесполезный разрушить, и опять мы схватились -- на земле.