Сердце дракона, или Путешествие с Печенюшкиным
Шрифт:
То, что девочки, Пиччи и Федя играли по нескольку ролей, неудивительно. Такое часто бывает и в нормальных театрах. Но вот изображать сразу двух или трех персонажей земной артист может только в кино.
С этой трудностью справился Печенюшкин. Система волшебных зеркал, предложенная им, открыла перед исполнителями неограниченные возможности. Массовые же сцены он рисовал прямо на холсте, и народ, мастерски выписанный на полотнах, в нужные моменты двигался, пел, танцевал, негодовал и радовался...
Афиши, расклеенные в городе, собрали на первое же представление под открытым
Вместе с друзьями Лиза надеялась на удачу, но такого обвала эмоций от публики даже не ожидала. Бесхитростные жители Портфея стонали и плакали, хохотали и вскрикивали, рукоплескали любой удачной фразе, а после каждого действия нескончаемо вызывали актеров на поклоны, неистово отбивая ладони.
Спектакль закончился полным триумфом. Измочаленных артистов, даже Никтошку, не выглядевшего легким, зрители подхватили на руки и торжественно обнесли вдоль рыночной площади, совершив круг почета...
Неверно было бы сказать, что наутро труппа Теодоро проснулась знаменитой. Уснуть не смог никто. Каждый участник сочиненного Лизой действа вновь и вновь переживал представление. Ночь прошла в нервных восторженных разборках, Никтошка всплакнул, говоря об искусстве, а Лиза твердила, что все дело в режиссере, затыкая уши от похвал, хотя навязчивые мыслишки о собственной гениальности уже начинали крутиться в ее взбаламученной голове.
Утром балаганчик обступила толпа поклонников и посланцев именитых обитателей города с просьбами о домашних спектаклях. Федя и Пиччи принимали визитеров по очереди и вели учет заказам, давая не вполне определенные обещания. В крохотную выгородку внутри фургона, где велись переговоры, улыбчивый китаец по имени Тюнь-Пунь зашел восемьдесят третьим...
После ухода гостя несколько минут Печенюшкин просидел один, вежливо попросив чуть-чуть обождать очередного посетителя.
Китаец отрекомендовался помощником и другом Дракошкиуса Базилевса, знаменитого в недавнем прошлом государственного мужа и полководца, ныне одряхлевшего и ушедшего на покой. Он передал просьбу: сыграть представление в замке Базилевса, поскольку тот в силу старческих немощей не покидает собственный дом.
Свершилось то, чего и добивались друзья. Приглашение к дяде получено. Пиччи поблагодарил Тюнь-Пуня за оказанную честь, посетовал, что очередность спектаклей придется, вероятно, определять жеребьевкой, и обещал к вечеру прислать точный ответ.
Но вот что было загадочным! Китайца, необыкновенно приветливого внешне, Печенюшкину абсолютно не удалось мысленно "прощупать". Под смуглой кожей гостя скрывалась непреодолимая и неосязаемая броня. Это означало, что встреча с Базилевсом, возможно, чревата сюрпризами...
Перед вечерним представлением на площади, вторым по
Делая на сцене последние приготовления, артисты иной раз осторожно и незаметно выглядывали из-за кулис.
Дракошкиус-дядя, занимавший персональное гигантское кресло в первом ряду, выглядел необычайно представительным. Черный, пушистый, с двумя величественными седыми головами, он сразу привлекал внимание. Головы казались сперва неотличимыми, но у одной не хватало трети левого уха и на носу сидели золотые очки. На левой шее дракона висела тяжелая цепь с непонятным орденом. Другую шею, ту, что подпирала голову без очков, украшал пышный бант в зеленый горох, повязанный с небрежной элегантностью.
Вокруг него и сзади на возвышении сидели обитатели замка и их соседи, представлявшиеся взволнованным актерам единой нестройно шевелящейся массой. Тюнь-Пунь находился справа от Базилевса.
На первые картины спектакля домашняя публика реагировала более сдержанно, нежели уличная.
Сюжет меж тем развивался как положено. Молодая красавица актриса убежала с богатым вельможей в неизвестность, оставив без средств к существованию мужа -- шарманщика Теодоро, дочку -- малолетнюю Элизу и домашнее животное -- слона Никтошку.
Сердце шарманщика разбито. Жестокие слушатели отказывают в подаянии. Слон голодает. Детские болезни беспощадно треплют младенца Элизу. Близится зима.
Речитатив Теодоро-Феди, решившегося на кражу капусты с общественного поля, вышиб у зрителей первую слезу...
Ночь. Поле. Луна. Нагруженный кочанами Теодоро находит в капусте грудного ребенка, завернутого в теплое бархатное одеяльце. Добрый шарманщик приносит найденыша домой в жалкую неотапливаемую лачугу.
Дома Теодоро варит капустный суп на воде, параллельно изучая находку. В пеленках девочки-подкидыша он обнаруживает сверток с десятком золотых и записку. "Бог не даст пропасть моей обожаемой малютке Элен. Ангел-хранитель должен заботиться о ней. Верю, любимая дочь, с тобою мы встретимся вновь. Мама".
На шейке Элен, втягивающей крошечным носиком аромат капустного супа, висит драгоценный медальон на цепочке с портретом прекрасной дамы. Девочка смеется и тянет ручки к шарманщику. "Я воспитаю ее как родную дочь!" -- дает Теодоро суровую клятву. Занавес опускается.
Между первым и вторым действиями пьесы, как стало ясно зрителям немедленно после антракта, прошло шестнадцать лет.
Постаревший Теодоро ведет привычный образ жизни. Шарманка. Дворы. Города. Годы. Две его дочери вопреки гримасам судьбы выросли в красавиц. Существование на грани нищеты придает девушкам стройность и одухотворенность. Никтошка ест молодые деревца, ему прожить легче. Иногда, заполняя паузы, вверху сцены порхает мелкий блондин с крылышками. Это ангел-хранитель младшей дочки Элен. "Рад бы помочь, да не могу, сам голодаю" -- таков смысл его куплетов.