Сердце Дракона. Двадцатый том. Часть 2
Шрифт:
Воин шагнул вперед и его ноги ступали приглушенными раскатами далекого рокота битвы. Он раз за разом заносил топор над головой, и с каждым взмахом лезвие словно мерцало в свете луны, зажигавшейся вокруг Бадура. Полоса стали прорезала ночной воздух, оставляя после себя длинные разрезы, вовсе не спешившие исчезать во мраке. Нет, они все так же ярко сверкали и когда их касались созданные волками твари или призрачное оружие, то тут же осыпались, будучи рассеченными на равные части.
Каждый его мощным удар был методичным, продуманным, словно Бадур являлся
Разрезы его ударов поражали своей шириной, и какой-то даже несуразной неторопливостью, но наполненными разрушительной силой. .
Двигаясь с неожиданной скоростью для своей массивной комплекции, Бадур каждым взмахом топора, напоминающим разбитую временем скалу, рассекал надвигающуюся тьму, оставляя зияющие прорехи в кипящей массе волков мрака.
Его топор вонзался в плоть теневых чудовищ яркой вспышкой света раскалывая мрак, по спирали отправляя осколки ночи куда-то в небытие.
Если бы здесь был поэт, он бы сказал, что поле боя в какой-то момент стало шедевром разрушения, где каждый удар топора Бадура и меча Хаджара порождали картину смерти и хаоса.
В самом сердце бури Бадур стал молнией, которая оповещала мир о скором приходе грома, грозящего расколоть небеса. И хотя их стили ведения битвы резко отличались друг от друга, Бадур и Хаджар вместе писали эту картину, как если бы долгие годы бились плечом к плечу.
Но они все еще бились с сыновьями Феденрира, а не простыми миражами. То и дело, чужие клыки мрака, когти из тьмы, или оружие теней касалось их плоти, оставляя на ней глубокие, кровоточащие раны.
На пустоши завывал пронизывающий ветер, вихри снега кружились вокруг Хаджара и Бадура, а все так же они стояли плечом к плечу. Их сбивчивое дыхание оставляло призрачные шлейфы в морозном воздухе.
Иссеченные кровавыми полосами, покрытые гематомами, их тела едва ли не стонали от боли, но они не дрогнули. Некогда воинства из больше десятка сыновей и дочерей Феденрира теперь сократилось до последнего из двенадцати. Фигуры ожившей тьмы, едва видимо дрожащей на залитой кровью и черными разводами снегу.
Глаза Хаджара сверкнули осколками льда, а ветер вокруг него запел последний аккорд. Его верный Синий Клинок, казалось, слился с потоками бури и сверкал ярким сиянием севера.
Рядом с генералом возвышалась массивная фигура Бадура. Его широкая грудь вздымалась, втягивая в себя потоки разгоряченного битвой воздуха. Его топор, края которого блестели разрезами, крепко покоились в руках.
И почему-то, на краткий миг, Хаджар вспомнил силуэт мертвого бога, застывшего с топором в костлявых руках на каменном троне. Того мертвого бога, что когда-то спустился к смертным, чтобы убить врага своих хозяев, но вместо этого нашедшего верного друга.
Но все это, наверное, лишь игра света и теней.
С ревом, эхом разнесшимся по заснеженному полю, они бросились в последнюю атаку.
Хаджар был бурей, его движения танцем ветра, Синий Клинок оставлял за собой следы мерцающего света.
Бадур же казался лавиной, падающей на мир скалой, готовой разрушить все до основания. Он двигался с ритмом, который резонировал с биением сердца родной для него земли. Удары северянина обрушивались с яростью древней горы, не желавшей оказаться покоренной чужой поступи.
Волк мрака соткал перед собой очередную тварь, готовую растерзать Бадура, но тот вновь обрушился в потоке сияющих разрезов, разрушая мираж до самого основания. И Хаджар, скользящий по ветрам, мгновенно оказался сбоку от волка и, перехватив клинок обратным хватом, с силой вонзил его прямо в шею созданию.
И все замерло, остановилось.
Хаджар стоял, иссеченный, покрытый жуткими ранами в форме чужих пастей и клыков, держа меч над хрипящим, плюющимся от крови человеком. Мужчиной лет сорока с телом, покрытым татуировками в виде волчьих пастей.
Не было ни тварей, ни шторма, ни падающих гор. И если бы не постепенно уходящий с неба мрак, генерал бы счел, что все это время провел в каком-то сне либо, что вероятней, выкурил, по ошибке, какой-то дурманящий табак.
— Спа…сибо, — неожиданно, едва слышно, прохрипел умирающий безымянный воин, когда Хаджар наклонился, чтобы вытащить меч. — Лучше… уйти… так. С честью… в битве.
Хаджар уже видел такое однажды. Видел, как последние представили расы охотников пришли к нему за одним — чтобы уйти на своих условиях.
Но почему с такой же целью пришли сюда сыновья Феденрира? Что это озн…
— И как тебе… первое сражение… в Правилах? — спросили, неожиданно, за спиной.
Хаджар обернулся и увидел лежащего на снегу, окровавленного Бадура у которого с правого бока просвечивали ребра.
— Проклятье, — выругался генерал.
Глава 1792
Хаджар, спотыкаясь на ровном месте, волоча за собой раненную правую ногу, практически лишенную возможности двигаться, подошел к Бадуру.
В пылу битвы с волками… или, вернее — в момент погружения в собственное Правило, он не то, что практически не замечал атак последних, так еще и не смог заметить, как их обоих весьма серьезно ранили.
— Такое… бывает, — хрипел раненный северянин и с каждым словом из его рта и обнаженного до костей бока толчками била кровь. — У всех… кто впервые… становится воином.
Хаджар молча приложил ладонь ко рту раненного, после чего скрутил шубу тугим валиком, приложил к ране, а затем снял собственный пояс с ножнами, и, используя последние в качестве рычага, закрутил пояс так, чтобы тот прижал шубу и стянул рану.
Не без труда взвалив хрипящее тело соратника на спину, генерал развернулся и направился в обратную сторону.
В сгущающихся сумерках Хаджар пробирался по хрустящему снегу, проваливающемуся под ногами. С каждым шагом, придавленный весом огромного северянина, генерал проваливался едва не по колено.