Сердце Дракона. Двадцатый том. Часть 2
Шрифт:
— Братья и сестры, сегодня, впервые за полтора века, мы собрали совет Старцев, — начал Арад твердым, но приглушенным голосом, отдававшимся легким эхом среди заледеневших стен.
– Перед нами Хаджар, сын Хавера, обвиняемый в разрушении лабиринта, служившего щитом и опорой нашему краю. Лабиринта, оставленным нам великим героем прошлого, дабы оберегать и защищать нас от внешнего мира и той скверны, что его поработила и…
Толпа, перебивая старейшину, загудела. Послышались крики и проклятья. Особенно в этом усердствовали мужчины по-старше. Потрясая пудовыми кулаками, они призывали расправиться с чужаком и не тратить на это время и силы.
Когда ропот толпы стих, Арад отрывисто кивнул, как уже догадался Хаджар, старейшинам остальных деревень. Те начали подниматься со своих мест. Кто легко, кто тяжело, а кому приходилось полагаться на посохи или верные плечи товарищей. Но не стоило заблуждаться. Их старость — как лучшее свидетельство способности выживать в этом недобром краю. Силой или умом — не так важно.
Первым поднялся некто, представленный Арадом, как Равар, сын Агвара, старейшина деревни Черная Сосна. Худощавый мужчина с ястребиным носом, почти потерявшийся в густом меху собственной шубы. На его поясе висел короткий топор, а тонкие тонкие губы едва шевелились, когда тот заговорил:
— Хаджар, ты нарушил мировой порядок. Лабиринт был нашей стеной и опорой. Что нам теперь делать, лишившись всего того, что делало наш край тем, что он есть? — он едва держался на ногах, но взгляд от этого не переставал быть цепким и холодным. — Сколько наших сыновей и дочерей вынуждены будут отдать свои жизни в уплату твоей ошибки?
Толпа одобрительно загудела и Равар, дождавшись кивка Арада, опустился обратно, после чего тяжело задышал и закашлялся.
Следующей выступила Олейега, дочь Олега, старейшина Глубокого Оврага. Женщина среднего роста с лицом, буквально свидетельствующим о тяжелой жизни, но, как и у остальных старцев, глаза ее сверкали неукротимой энергией.
Она наклонила голову, некоторое время рассматривая Хаджара, после чего произнесла:
— Братья и сестры, лабиринт действительно служил нам лучшей защитой от скверны внешнего мира. От их вечный войн и упадка. От тех ложных путей что они следуют, забывая о наставлениях наших праотцев и обрывая истории матерей наших матерей, — толпа вновь поддержала слова гулом, но тут же стихло, стоило Олейеге продолжить. — Но эта стена не только ограждала нас от них, но и их — от нас. Да, кто знает, что принесет нам день будущий, но оглянитесь — наши деревни все чаще сходятся в битвах за те немногочисленные блага, что еще остались в этом краю. А по весне нашим сыновьям и дочерям все тяжелее находить себе пару, что не была бы связана с ними родством ближе, чем два колена. Это тоже слова и над ними стоит подумать.
Часть толпы неодобрительно зашумела, а другая начала перешептываться, что-то обсуждая.
Следующими поднялись Одран, сын Надара, и Анга, дочь Нагона, из Ветреных Пиков. Грузная фигура старца резко выделялась на фоне миниатюрной старушки с мягким тоном.
— Хаджар, сын Хавера, — её голос убаюкивал лучше самой мягкой из подушек. — твои деяния, как камень, брошенный в воду. Бросивший не видит его, скрытого под толщей воды, но еще долго по ней будут расходиться волны ряби. Ты не местный. Твой путь лежит дальше. Ты, как камень, покинешь нас, оставив разбираться с волнами самим. Олейега в чем-то права. Лабиринт действительно нас изолировал, но… одновременно с этим он держал в узде тех, кто имеет дурные намерения по отношению к нашей родине. Как же мы будем спать спокойно, зная, что наше убежище находится под угрозой?
Один за один старейшины поднимались со своих мест, чтобы высказаться о ситуации. Кроме Олейеги лишь один, старейшина с молотом у пояса, Адур, сын Рабуда, с лицом, напоминающим Бадура, высказался в защиту Хаджара. Он сказал о том, что если сражению быть — его нельзя миновать. И трус лишь обнаружит, что совершил, в попытке спасти свою жизнь, столь гнусные и подлые деяния, что его путь уже нельзя назвать жизнью человека. Если биться — то биться насмерть.
Толпа встретила его слова с молчанием. Насколько понимал Хаджар, род Стародубов славился своим военным искусством, но, по этой же причине, простые люди, стремящиеся к размеренной жизни, не сильно любили этих нелюдимых воинов.
Когда кто-то из старейшин высказывал свою точку зрения, толпа все громче начинала кричать, призывая Арада, как принимающую сторону и того, кто вызвал суд Старцев, прийти к решению.
Воздух в амфитеатре буквально пропитался страхом, любопытством, сомнениями и предвкушением. Напряжение нависло над ареной плотным облаком, и каждое произнесенное слово казалось каплей в бурлящем океане внутренних терзаний.
И после того, как последний старейшина поделился своей точкой зрения, Арад снова поднял руку, чтобы вернуть себе внимание амфитеатра. Он посмотрел на Хаджара и в его глазах на мгновение отразилась тень сомнения.
— А теперь, Хаджар, сын Хавера, следуя пути праотцев, мы даем тебе слово. Ибо, между нами, все еще нет крови, а действия твои были порождены лишь незнанием и в них не было недоброго умысла. Но помни, что это не лишает тебя ответственности за содеянное, лишь может изменить меру наказания.
С этими словами амфитеатр погрузился в глубокую, ледяную тишину. Все взгляды были прикованы к Хаджару.
Генерал, одиноко стоявший в центре занесенного снегом амфитеатра, поднял голову и встретил взгляды как жителей деревни, так и старейшин.
— Меня зовут Хаджар, сын Хавера, — представился он. — Кто-то называет меня Безумным Генералом, а мой меч, сквозь врагов моих и моего народа, вырезал мне имя Ветер Северных Долин, — с этими словами Хаджар закатал левый рукав, демонстрируя именную татуировку. — Я пришел из земель столь дальних, что даже сны о них не доберутся до этого края. И прожил так долго, что ваши прадеды для меньше лишь дети. И я действительно разрушил ваш лабиринт. Как прежде разрушал дома, семьи и жизни бесчисленного множества людей. Мои руки пролили столько крови, что её хватило бы, чтобы затопить этот край да, и, наверное, окрасить горы алым.
По мере того, как Хаджар говорил, люди бледнели, сливаясь лицами со снежным покровом. Некоторые прижимали к себе своих детей, а другие и вовсе закрывали им уши.
Глава 1789
— И правда в том, — продолжил генерал. — что мне сложно даже испытывать к вам сострадание. Я бывал среди многих народов. Видел смерть целых рас. И когда я исцелю свою подругу, Лэтэю, дочь Галенона, то уйду отсюда. Отправлюсь дальше. А вы останетесь. С последствиями моего выбора. Несправедливо ли это по отношению к вам? Да. Сожалею ли я о том, что сделал? Да. Если бы у меня было возможность что-то изменить поменял бы я свой выбор? Нет.