Сердце Дьявола 2
Шрифт:
И я вспомнил, как с друзьями наблюдал процесс извлечения невроэссенции из собеседника. Худосоков тогда рассказал нам его историю болезни – влюблялся в своих женщин до крайности, превращая их и свою жизнь в муку. "А я высосу, – говорил, – из него немножечко души, оравнодушу по краям, и будет самое то – и жена будет довольна, и любовница, и доживет счастливым до девяноста двух лет".
– Так ведь он вас вылечил! Я сам видел ваши равнодушные, холодные глаза...
– А помните, как ваши дочки случайно вошли в главный компьютер, в "двушку"? И Худосокова оравнодушили?
– Ну...
– Так перед тем, как фамилию Худосокова на экране компьютера "кликнуть", и тем под колпак послать, твоя дочь мою фамилию "кликнула". Я уже на пути в Самарканд был, когда меня охранники догнали и под колпак вторично посадили.
– А вы откуда знаете, что именно так и было?
– Китайгородский Константин Сергеевич сказал. Ну, тот, которого вместе со мной околпачивали... Он еще сопричастностью страдал, помните? За эфиопов голодных переживал, за экологию Байкала и рождаемость в Ямало-ненецком национальном округе...
– Конечно помню. И после второго околпачивания ты полностью обездушил...
– Да... Не полностью, правда, а как раз до уровня обезьяны. Потом "двушка" вернула бы меня, наверное, в первобытное состояние, но вы такой тарарам со стрельбой подняли... А без души люди быстро в обезьян превращаются, в том числе и телесно. Смотрите, у меня даже стопа разошлась, совсем обезьяньей стала... И шерсть выросла, как у мартышки...
– А ты, что, брился?
– Да... Иногда... Но сам не понимаю зачем... Видел однажды, как один синехалатник из моей овчарни брился, вот и начал по-обезьяньи подражать...
– Слушай, Горохов! – начал я, немного подумав над словами собеседника. – Значит, это я тебя вылечил?
– Да. Колбой кинул и вылечил...
– Она разбилась, и ты впитал в себя души сколько нужно...
– Да...
– Значит, мы можем всех синехалатников таким же образом в нормальных людей превратить?
– В принципе, да... Но я бы не стал...
– Почему?
– Худосоков из разных людей их делал... Преимущественно из психов и неврастеников. Похлестче нас с Константином Сергеевичем...
– Понимаю... – внимательно посмотрел я в глаза Горохова. И вспомнив манну небесную, свалившуюся с Кырк-Шайтана чуть ли не на нашу палатку, посуровел:
– А чего ты это вдруг, Мстислав Анатольевич, людей есть начал?
– Так никакой другой подходящей пищи не было, бананов или ананасов, например. А картошка ни в каком виде не пошла... Я деревенский, видите ли, сызмальства ею накушался...
– А мясо мороженое с кухни?
– Фу!
– Ну, ходил бы в кишлак кур воровать... Или, того легче, баранов на пастбищах.
– Да ладно тебе меня пытать: обезьянья душа – потемки. Оставь винца-то немного. Я потом еще принесу...
Поговорив по душам, мы пошли к моим товарищам и обнаружили их в гостиной. С ними творилось нечто необычное: Баламут сидел в кресле бледный, как полотно, а Бельмондо поил его из стакана водой.
– Картина Репина "Приплыли", – начал я юродствовать, – или "Иван Грозный пытается оживить сына".
– Да вот, вошел пять минут назад сам не свой, пролепетал, что в коридоре Софью видел и упал в кресло, как институтка... – обернул ко мне недовольное лицо Бельмондо.
– Софью? – искренне удивился я. – Ковалевскую? А может быть, Офелию? Или тень отца Гамлета?
– Нет, Софью, жену свою бывшую... А это кто с тобой?
– Горохов Мстислав Анатольевич, ваш покорный слуга, – выступила из-за моей спины бывшая обезьяна.
– А... – вспомнил Бельмондо, критически рассматривая огромные ступни Горохова. – Выздоровели, что ли?
– Да, полностью...
– А как вы, дорогой Мстислав... – запнулся Борис, припоминая отчество собеседника.
– Анатольевич, – подсказал бывший шайтан.
– Да, Мстислав Анатольевич, как вы относитесь к благородной задаче спасения человечества от язвы организованной преступности и бандитизма?
– Хорошо отношусь. Мне господин Чернов по дороге сюда разъяснил ситуацию и я готов вам услужить. Тем более, что я специалист по вычислительной технике и связи.
– Понимаете, дорогой Мстислав Анатольевич, – заговорил Бельмондо, натянуто улыбаясь, – нам люди нужны, а потом уже специалисты... Не согласитесь ли вы поработать частью биологического компьютера? Вы же ученый, вам будет интересно...
– Неожиданное предложение... – задумался Горохов. – Разрешите подумать, господин Бельмондо?
– Можете подумать пару дней, а потом – в компьютер! Пора дело делать...
Последнюю фразу Бельмондо сказал рассеянно – в дверях появилась... София.
В промежутках времени между посещениями релаксатора Трахтенн, размышлял о жизни. Подумать было о чем. Уничтожая себя и Синию, он спасал существующую Вселенную, но уничтожал Будущую, совершенно невообразимую, чудовищную, может быть, а может быть, поразительно чудесную. Уничтожая Естественное Будущее, он сохранял будущее, маленькое, теплое, безопасное, привычное будущее. Вмешиваясь в естественный ход вещей, то есть в помысел Божий, он становился... палачом Естества. Или революционером. Разумное существо может изменять Природу, знал он. Вернее, разумное существо не может не изменять Природу. Но до какой степени это позволительно мельчайшей капельке конформной протоплазмы? А если это изменение суть превращение тысячелетних скал в песок, а вековых сосен в технологическую щепу? Или мариян и других жителей Вселенной в сутолочных черво, как это произошло в объеме галактики 774343/999044 после перехода В2/В3? Имеют ли право живущие изменять Естество ради своего спасения? Имеют ли они право изменять то, что в миллиарды раз сложнее любой известной им сложности? Имеет ли они право окостеневать, вырождаться бесконечно в удовольствиях, лишая Вселенную будущего, без сомнения, бесконечно прекрасного?
Нет, не имеют! – отвечал он себе, тем не менее, зная, что ни при каких обстоятельствах не свернет со своего смертельного пути...
5. Тестирование в постели. – "Трешка" в ажуре. – В зобу дыханье сперло.
– Солярис, твою мать! Опять глюки, – вздохнул я, разглядывая практически всамделишную Софию. Девушка смотрела на меня настороженно.
Баламут потряс головой. Придя в себя, выпялиться на приведение. Поняв, что София существует объективно, встал с кресла, шажок за шажком подошел к ней вплотную и пристально посмотрел в глаза. Затем, придвинувшись, понюхал ушко. Затем обошел кругом, опять встал лицом к лицу, пальчиком оттянул ворот кофточки и, увидев в ложбинке между грудями маленькую алую родинку, заулыбался идиотом, сел в кресло и сказал: