Сердце Дьявола 2
Шрифт:
– Это она. Один в один. Но не узнает...
– Послушай, Коля, а там, в Москве, ты мертвой ее видел? Может быть, ее и не убили? – спросил я.
– Видел... Шнурком была удушена, – сказал Баламут, пряча мгновенно намокшие глаза. – Я целовал ее всю холодную. В губы, в лоб, глаза. До сих пор чувствую этот холод... Потом ее в черный пластиковый мешок упаковали и в морг увезли...
– Значит, ты считаешь, что она... она – это галлюцинация?
– Да, но очень качественная, даром не разговаривает, – ответил Коля, пристально посмотрев на бессмысленно улыбающееся подобие любимой
– Так это хорошо, что не разговаривает... Молчаливая жена – мечта нормального мужчины...
– Ты думаешь, мне надо...
– Ну да! Я бы на твоем месте давно бы...
– А она не...
– Ля-ля-тополя... Послушай, Коля, ты случайно в одном месте плесенью не покрылся? Топай, давай, пока не слиняла...
Баламут взял Софию за руку и, смущенно улыбаясь, увел ее в спальню. А я, понаблюдав с минуту, как Бельмондо пишет в своей записной книжке, занялся "трешкой".
Спустя шесть часов все "железо" нового биокомпьютера было готово.
За ужином Бельмондо сказал, что первым номером в "трешку" полезу я (Первый номер, как же, меня прямо расперло от гордости!), вторым Баламут. Третьим членом биокомпьютера он назначил одного из синехалатников, четвертым – Горохова, пятой – Клеопатру, шестой – девушку, очень похожую на Софию (за три часа уединения в спальной Баламут ее приручил, но разговаривать она так и не научилась).
– А я останусь снаружи, – закончив назначения, проговорил Борис с улыбкой. – Ведь нужно кому-то вас охранять.
– Ага, – согласился я и задумался.
Подумать было над чем. Если Баламут отошел от тоски по потерянной жене, вернее, если эта материализованная галлюцинация в виде Софии вылечила его, стоит ли продолжать всю эту чехарду с улучшением человечества? А с другой стороны, как поведет себя Бельмондо если мы сообщим ему о нашем решении прекратить наши игры в правозащитников человечества? Борис, похоже, не думает выходить из игры... Нет, сейчас лучше не тыркаться: можно навредить только-только оправившемуся Николаю и к тому же подвигнуть Бельмондо на опасные для нас шаги. Глубоко тронутый горем человек – есть тронутый, он может и стрельнуть в упор – пистолет у него всегда за поясом... Но ведь пистолет можно и отнять...
– А где она? – металлическим голосом прервал Бельмондо мои мысли. И, черно усмехнувшись, демонстративно тронул рукоятку "макара".
Посмотрев на него, я понял, что принял правильное решение не оглашать манифеста о немедленном прекращении судебно-правовой компьютерной революции.
– Кто "она"? – переспросил я.
– Твоя, мм... девушка...
– Спит...
– Приведи ее.
Сердце мое упало. И тут же выскочило вон из груди – дверь, ведущая в столовую из коридора, открылась, и в ее проеме мы увидели раскрасневшуюся, полную негодования... Ольгу. За ней стояла заплаканная Клеопатра. Лицо ее было расцарапано.
– Развел тут бордель, засранец, – сказала моя бывшая женщина, аки кошечка устраиваясь у меня на коленях.
Ответить я не смог – "в зобу дыханье сперло". Ольга сверлила глазами то Горохова, то Клеопатру. Убедившись в полной и безоговорочной капитуляции последней, промолвила, величественно ткнув пальчиком в Мстислава Анатольевича,
– С ним будешь жить. Иди к нему.
Очувствовавшись, я задался вопросом: в мою ли пользу изменилась ситуация? Клеопатра была женщина хоть куда, а с Ольгой никогда не знаешь, вознесет она тебя в следующую минуту к небесам или прикопает под осиной. Но права выбора, похоже, у меня не было, и я привлек к себе девушку...
Борис попытался взять ситуацию под контроль.
– Слушай, Черный! – сказал он, с неприязнью разглядывая девушку. – По-моему ты не понимаешь, что делаешь... Это не Ольга, это кто-то другой...
– Заткнись... шизик, – полуобернувшись к нему, выдавила Ольга, и я понял, что "караул устал" и руководство компьютерного заговора низвергнуто. И вплотную занялся губами своей некогда ненаглядной.
Но Бельмондо одиннадцатью движениями указательного пальца поставил контрреволюцию в весьма двусмысленное положение – вытащив мобильник из нагрудного кармана, он набрал номер и, когда абонент ответил, подошел ко мне и приставил телефон к уху. И руки мои безвольно разжались, выпустили горячее, искреннее тело Ольги: в трубке я услышал ее голос, вернее, голос ее столичного прототипа.
– Ты? – выдавил я, уменьшившись в объеме на несколько размеров.
– Что случилось? Почему звонишь? – возмутились московская Ольга.
Я попытался объясниться, но был немедленно прерван:
– Не звони мне никогда! У меня есть человек, любимый человек и я не хочу, чтобы у него возникали вопросы. Понял!!? Не хочу!!!
6. Шрамы отсутствуют, остальное на месте... – Они просто появились.
Я растерянно посмотрел на Ольгу (Ольгу?), по-прежнему сидевшую у меня на коленях и уразумел, что это создание знает, с кем я только что разговаривал по телефону.
– Не обобщай, ладно? – сказала она, вжимаясь ягодицами в одно мое место. – Она там и с кем-то, а я здесь... Чувствуешь разницу?
Двинув ягодицами еще, копия супруги приложила мою ладонь к своей горячей груди. Покоренный исходящим от нее теплом, я, тем не менее, оттянул ворот свитера девушки и... не увидел меж ее грудей двух небольших шрамов. Тех шрамов, которые были у подлинной Ольги. Одну из этих пулевых отметин оставил ей в Приморье Худосоков, другую – Аль-Фатех на Клязьме. Шрамы эти поначалу были основательнее, особенно от медальона, вбитого в грудину пулей Худосокова – пластическую операцию по их сокрытию Ольга делала в лучшей клинике Москвы. И вот этих шрамов не было...
– Кто же ты такая?.. – спросил я, посмотрев в глаза девушки.
– А какая тебе разница? – усмехнулся вернувшийся из спальни Баламут, Судя по его улыбке, он уже доподлинно установил, что в определенном смысле материализовавшаяся София ничем не хуже своего прототипа.
– А тебе не интересно, откуда и зачем они появляются, и сколько там их осталось?
– Ты боишься не справиться еще с одной Ольгой?
– С еще одним самим. С еще одним тобой. Сечешь масть?
– Секу, – Баламут попытался погасить улыбку, сиявшую на его лице с тех самых пор, как он увидел Софию.