Сердце джаза
Шрифт:
– Верно.
Мужчина сделал к нему шаг, и Альвар инстинктивно попятился.
– Понятия не имею, из какой деревенской дыры ты вылез и что ты замышляешь, но если ты думаешь, что я не сумею отличить этих, то ты еще глупее, чем выглядишь. Вали отсюда!
Сердце Альвара бешено заколотилось. Внезапно пришло осознание, что он никогда не услышит джаз на Осогатан.
Он продолжал смотреть на бесформенную губу мужчины, когда раздался ангельский голос:
– Андерссон!
На глазах у Альвара произошла захватывающая трансформация:
– Мисс, – сказал он тоном, в котором зазвенели добрые нотки.
Альвар понял, что покраснеет еще до того, как обернется.
Девушка была старше, чем можно было предположить по голосу. Двадцать один, а может, и двадцать пять лет. Трудно сказать – голос звучал молодо, а одета она была как взрослая женщина.
Глаза у нее были серыми. Альвар еще не знал, что его любимый цвет глаз – серый, а любимый цвет волос – русый. Носик был пухлым и красноватым от довольно холодного воздуха.
Он не издал ни звука, но, к счастью, в этом не было необходимости.
– Мальчишка утверждает, что он из оркестра.
Девушка быстро оглядела Альвара, а его сердце билось все быстрее и быстрее. Ни одна девушка не смотрела на него так раньше, и тем более городская девушка с красивыми серыми глазами и в шляпке.
– Все верно, – улыбнувшись, сказала она и взяла его за руку.
Его… За руку…
Теплая рука спасительницы защищала Альвара от злобного губастого тролля.
Может быть, ему было всего семнадцать, может быть, его можно было заподозрить в некоторой наивности, но он знал, что отныне его бешено бьющееся сердце будет принадлежать ей навсегда. Она стала девушкой его сердца.
Она повела его вниз по лестнице, они прошли через железную дверь. И когда его глаза привыкли к темноте, перед ним открылось царство небесное.
– Что ты там увидел?
– М-м-м?
– Что за царство небесное? Ты остановился на том, что за железными воротами ты увидел царство небесное, а потом замолчал.
– Я задумался.
– Так что же там было?
– Там был оркестр. Но никто пока не пришел, за исключением меня и Аниты.
– Я так и поняла, что это Анита.
Альвар широко улыбается. Его глаза кажутся мечтательными, как у ангела.
– Кто же еще это мог быть?
– И как выглядело это царство небесное?
– Тромбон. Контрабас. Пианино и несколько стульев в красивом, тесном и довольно прохладном подвальном помещении.
Стеффи представляет все совсем иначе: она видит перед собой музыкальный класс, как в школе. Только там вовсе не холодно, даже если это не соответствует действительности.
Музыка стихает, и Стеффи снова подходит к граммофону, чтобы поставить «Счастье» на повтор.
– Там был Повел Рамель?
Альвар переводит на нее взгляд.
– На Осогатан? Нет, не там. Он был уже довольно знаменит, так что это был не тот оркестр.
– Но ты вроде говорил, что Анита была там, где Повел записывал музыку?
– Да, но это было
– А ты видел его?
Альвар встает с клетчатого кресла.
– Да, Повела Рамеля собственной персоной, – говорит он. – Но это тоже было позже. Теперь слушай.
Альвар осторожно снимает граммофонную иглу с пластинки. В комнате повисает тишина, «Счастье» умолкает. Он поднимает пластинку за внешние края и кладет в конверт, затем ставит новую.
Сначала слышны только потрескивания. Затем вступают духовые инструменты. Палец Альвара начинает постукивать по столу, его худощавое тело раскачивается. Кларнет ускоряется и выдает звуки, подобные выстрелам.
Стеффи закрывает глаза. Она представляет, что сидит рядом с семнадцатилетним Альваром и слушает обалденную игру на кларнете по радио. В Европе бушует война, а машины в Стокгольме ездят на смешанном газу.
– Оркестр Гёста Тёрнера, – говорит Альвар, и Стеффи открывает глаза. – А вот теперь слушай!
От соло музыка переходит в аранжированный джаз. Затем начинается соло другого инструмента.
– Это похоже на общество, – говорит Стеффи.
– Правда?
– Да, если подумать. Мы делаем что-то вместе, вместе играем или вместе работаем на какой-то работе, но это все не имеет значения, если у нас нет своей независимой линии, своего соло, которое делает нас особенными.
Альвар улыбается, почти смеется.
– Ты бы понравилась Аните.
– Все утрачивает смысл, если у нас нет своего соло, – повторяет Стеффи, чтобы прочувствовать смысл сказанного.
– Ты знаешь, а это не глупое сравнение. В этом и правда есть смысл. Вот поэтому люди очень любят джаз.
– М-м-м… – говорит Стеффи, поддерживая такт пальцами.
Саксофон издает скользящий звук, он как будто стонет.
Интересно может ли кларнет произвести подобный звук? И сможет ли она так играть?
Оказывается, в своей комнате Стеффи может производить на кларнете всевозможные звуки. Она просто не думала об этом раньше. Отстукивает такт ногой и слушает оркестр в голове. Мысленно напевает и вздыхает в унисон со звуками кларнета. Стоит ей улыбнуться, как воздух вырывается наружу через уголки рта. Ей по-прежнему сложно следовать музыкальному мотиву, но она постепенно подстраивается. И тут дверь распахивается – на нее смотрит Джулия.
– Что за черт, Стеффи?
– Что?
Джулия закатывает глаза, взъерошивает волосы, громко вздыхает.
– Что? Перестань издавать звуки, будто убиваешь животных!
– Мне нужно репетировать.
– Зачем? – Джулия поднимает брови и смотрит на нее.
Да уж, ее не обвинишь в отсутствии мимики.
– Чтобы играть лучше.
– Не прокатит. Чтобы ты знала: папа на кухне затыкает уши, он не может это слышать.
– Неправда!
Джулия выходит из комнаты. Хотя Стеффи почти уверена, что никто не сходит с ума, затыкая уши, она уже не может играть с прежним запалом.