Сердце не обманет, сердце не предаст
Шрифт:
Олег вышел вместе с Катей. Оказалось, на улице проливной дождь. Он раскрыл зонтик над ее головой.
– Я вас провожу.
Вот-вот! Точно так же действовал Арно. Такие не спрашивают: могу я вас проводить? Нет, они заявляют: провожу. Потому что он сам так решил. А нам, дурам, кажется, что это очень мужественно. Тогда как это просто элементарное отсутствие такта!
Катя разозлилась.
– Может, следовало спросить для начала, не против ли я?
– А вы против? – ей послышалась ирония в его голосе.
– Нет, –
– Ух, пронесло! – У него шаловливо вспыхнули глаза: ни дать ни взять мальчишка, любимчик класса, уверенный в своей неотразимости. – Куда направляемся?
– Раз вы взялись за мной ухаживать, то сами и придумайте. Домой мне не хочется… Там Миша в каждой вещи, там я буду плакать.
– Я бы предложил погулять, но погода не располагает. Забуримся в кафе?
Они «забурились». При чтении меню Катя ощутила голод, но цены кусались, и она попросила лишь зеленый чай.
– Вам следует поесть, – мягко произнес Олег. – И выпить. Что вы предпочитаете: вино, коньяк, виски? Или водку? Я знаю, вы только что вернулись из Франции, там за едой пьют исключительно вино. Но мы в России, так что не стесняйтесь. Смотрите, у них есть телятина с грибами в сливочном соусе, – по-моему, Катя, вам в самый раз. И к ней отлично подойдет рюмка коньяку.
Естественно, Олег снова решил за нее. Иного Катя и не ждала. Если и есть за что поблагодарить Арно, так это за отличный урок. Она теперь умеет распознавать арнообразные мужские сущности!
Она снова посмотрела на цены. Миша присылал ей каждый месяц фиксированную сумму денег, – лишь благодаря брату она могла позволить себе заниматься живописью. Профессия художника неприбыльная, Катя прекрасно знала, но мечтала, что однажды ее картины начнут пользоваться спросом, и тогда она не только сможет обеспечить себя, но и вернуть деньги брату. Он давал их не в долг, нет, он давал их просто так, помогал. Но Миша помогал и другим, он много тратил (и денег, и времени) на благотворительность, на поддержку «трудной молодежи», хотя сам по возрасту недалеко от молодежи ушел: ему было всего тридцать шесть… Катя уважала дело, которым Миша горел. И верила, что однажды сможет не только вернуть ему потраченное, но и внести свою лепту в его дело.
Олег словно уловил ее сомнения.
– Я приглашаю, – произнес он с оттенком извинения: мол, должен был уточнить в самом начале.
– С какой стати?
– Пожалуйста, Катя, выбирайте.
Он произнес это так, будто хотел сказать: пожалуйста, кончайте валять дурака.
Она напомнила себе, что два часа назад постановила стать стервой, а стервы не стесняются, когда за них платят. Наоборот, принимают это как должное. Стесняются только идиотки – питерские интеллигентки. Пора идти в ногу со временем и становиться развязной и бесстыжей москвичкой!
…Как и большинство петербуржцев, Катя имела предубеждение против жителей Первопрестольной.
– А что ты думаешь о конце света, который нам обещают в декабре?
Роман, как просила Александра,
– Сколько тебе, восемнадцать? – поинтересовалась Люба. – Малыш страшной сказки испугался?
Роман выглядел очень юным, чему способствовали его нежная белая кожа и тонкие черты лица.
– Ты что, мне больше! Мне уже…
– Да ладно, неужто двадцать? А мне двадцать шесть! Так ты испугался?
– Еще чего! Я в такие штучки не верю. А ты?
– Я тоже не верю. Ну, не совсем… Зато о жизни заставило задуматься. Все у меня вроде как в будущем, все отложено. Мама с детства учила: потерпи, все однажды сбудется… Но где оно, это «однажды»? Когда оно наступит? А если и вправду конец света случится, с чем я покину этот мир? Ни любви, ни семьи… Детей не вырастила, дом не построила… Знаешь, я поняла: надо жить здесь и сейчас – вот в чем правда.
– Но ты же не можешь взмахнуть рукой и получить то, о чем мечтаешь. Так не бывает.
– А если завтра конец всему?
– Успею подумать перед смертью, что не разменивался.
– Утешит?
– Между прочим, если бы конец света случился, то и твои дети погибли бы, как все человечество. Может, «построенный дом» и выстоял бы, но вряд ли бы ты об этом узнала.
– Тоже верно…
Некоторое время они молчали, сидя на матах, и Роман понял, что девушка сейчас уйдет. Однако темы для разговора не находилось, Люба не была тем человеком, который располагает к общению. Энергетически закрыта, интроверт. Как он сам еще недавно…
Ну, пусть уходит. Что поделать. Нельзя же человека вытаскивать из самого себя насильно… Когда будет готов (если будет), то сам себя вытащит. Как он, Роман.
И все-таки он сделал попытку.
– Ты его любила…
Роман не столько спросил, сколько констатировал.
И вдруг Любу прорвало.
…Когда она слушала Мишу, все было чудесно: она понимала его мысли, готова была их воплотить в жизнь, но как только он уходил, просто физически отдалялся от нее, то будто свет гас. Все становилось скучным, ненужным и плохим…
Козырев стал для нее чем-то вроде наркотика, думал Роман, рассеянно слушая Любу, который замещает дофамин, так называемый «гормон удовольствия». Проблема в том, что, получая наркотик, мозг полностью прекращает вырабатывать дофамин самостоятельно. Но Михаил, поскольку ответных чувств к Любе не испытывал, давал ей лишь скудные «дозы». И у нее начиналась ломка, когда его не было рядом с ней…
Это только сравнение, конечно, но очень похоже.
– …И кажусь себе такой никчемной, – говорила Люба, – такой ненужной…