Сердце пяти миров
Шрифт:
Предатели, ставшие во главе зеленокожих по своей воле…
Что им нужно? Чего они хотят?
Всадники на несколько мгновений остановились, после чего разделились. Разведчики двинулись вперед, не отрывая взглядов от пустыни под ногами лошадей, словно не в силах посмотреть в глаза своим братьям по оружию. Темволд остались на месте. Самый рослый из них, песочно-желтого цвета — как испражнения больного кишечной лихорадкой, со злорадством сравнила Шербера — тронул лошадь, заставив ее переступить копытами. Его глаза обегали войско в поисках фрейле, но Тэррика уже пропускали вперед, хоть и держали
Их взгляды встретились, и узкий рот темволд искривила фальшивая улыбка.
— Фрейле восходного войска! — Он говорил на их языке чисто. — Я пришел без оружия, тебе нечего бояться.
— Предатель, — отозвался Тэррик, и войско вокруг Шерберы взорвалось новым потоком оскорблений, поддерживая своего господина. Фрейле пришлось поднять руку, чтобы утихомирить воинов. — Мои люди не убили тебя только потому, что это приказал им я, и ты знаешь это, — продолжил он, когда воцарилась относительная тишина. — Что привело к нам того, кто спит с рыбами и убивает людей?
Темволд проглотил новое оскорбление и только дернул головой в сторону города позади себя. Его лицо стало чуть бледнее, но взгляда он не отвел, хоть и наверняка знал, что следующие слова могут стать для него последними:
— Ты подошел слишком близко к нашему городу. Тебе нужно повернуть.
— К вашему городу, мерзкая собака? — выкрикнул кто-то из толпы, и войско снова заревело. Шербера видела, что воины едва сдерживаются, видела, как по суровым лицам бежит молнией резкая судорога, как сжимаются крепкие кулаки. — Здесь нет ваших городов! У предателей никогда не было городов!
— Тихо! — Тэррик не кричал, его голоса было почти не слышно в громе других голосов, более мужественных и более грубых, но каждый услышал его — и подчинился, как подчинялся всегда. — Говори, предатель, пока я не потерял терпение.
— Мы никогда не строили своих городов, это так, — сказал темволд, неохотно признавая правду. — Но этот город — наш. Мы взяли его себе, чтобы пережить Холода, и мы хотим…
— Вы хотите? — Тэррик говорил все холоднее, но за холодом этих слов Шербера чувствовала ярость. — Желания темволд имеют значение только для самих темволд. Мои люди устали от войны и хотят покоя. Этот город издревле принадлежал народу Побережья, и он будет нашим уже скоро. Возвращайся к своим, собирайте свой скарб и уходите. У вас есть время до завтрашнего заката, а потом мои воины поступят с вами так, как поступают с предателями. Как вы этого заслуживаете.
Темволд побелел так, что кожа его стала похожей на шкуру пустынного паука, сброшенную во время линьки. Его менее внушительные спутники заговорили с ним на его языке…
— Либо, — и теперь Тэррик возвысил голос, — ты говоришь со мной на языке Побережья, либо уходишь сейчас же, и я не ручаюсь, что следом за тобой не понесутся вскачь мои воины.
— Этот город наш, фрейле. Я знаю, что мне не уйти, но я скажу тебе снова. Это наш город. Ты не войдешь в него.
И это был вызов, такой открытый, что у Шерберы перехватило дыхание.
Дерзость темволд уже была чем-то сверхъестественным: они пришли с разведчиками, они говорили с фрейле, как с равными,
Копье рассекло воздух так быстро, что это было незаметно глазу. Темволд выбило из седла силой удара, лошадь шарахнулась, пугая других лошадей, и остальные предатели бросились врассыпную, когда на них градом посыпались стрелы.
Крики боли — и лошади поскакали прочь с пустыми седлами.
Еще мгновение — и злость заставила воинов убить и лошадей тоже, хоть и не было их вины в том, что на спинах своих они несли столь недостойных седоков.
Корчившийся на земле пронзенный копьем темволд завопил от бессилия, когда его окружили, но человек, который швырнул копье, точно знал, что делает.
— В палатку целителей, — бросил Тэррик и, безошибочно отыскав в толпе воинов Олдина, кивнул ему. — Я хочу, чтобы он дожил до конца допроса. Потом пусть умрет, как и подобает пустынной собаке.
Он поскакал прочь, словно его дело здесь было закончено, исполненный такой уверенности, что ей невозможно было не восхищаться. В такие моменты Шербера понимала, почему войско так беспрекословно повинуется им — людям, пришедшим из другого мира, чужакам, ставшим по воле Инифри их господами.
Темволд выплевывал кровь и воздух через дыру в груди с такой настойчивостью, словно нацелился умереть прямо сейчас. И если бы это был другой целитель, а не Олдин, возможно, это ему бы удалось. Олдин растолкал других мужчин, выше и крупнее него, в два счета и, оглядев раненого, быстро отдал команду тащить его в палатку. Шербера было ринулась помочь, но один взгляд на ее руки остановил ее.
Она закусила губу и подчинилась.
Завтра. Завтра он снимет с нее лубки, и тогда…
— Если этот ублюдок не сдохнет после допроса, я об этом позабочусь.
Она даже не заметила, что рядом стоит Прэйир. Шербера ожидала чего угодно: напоминания о беспомощности, вопроса о том, что она здесь делает… Но Прэйир только скользнул по ней взглядом, разворачиваясь, и снова исчез в толпе воинов.
Он даже не заметил ее.
Осознание неожиданно потрясло ее до самого сердца.
Он значил для нее так много, но она сама по-прежнему была для него акрай, только акрай и никем больше. И теперь, когда ей больше не была нужна его забота, его безразличие лучше всяких слов напомнило ей об этом.
***
Шербера была акрай Тэррика, и его близкие, хоть и недовольно провожая ее взглядами, вынуждены были разрешить ей пройти в его палатку сразу после допроса пленника.
— Господин устал и никого не ждет.
Но она сделала вид, что не заметила намека. Она имела право быть рядом с ним, и это право дал ей не кто-то, а сама Инифри.
И близкие это знали. Она толкнула внутреннюю перегородку — и они отступили и снова опустились на свои ложа и взялись за свои чаши с вином. Южный народ, эти люди пили неразбавленное вино едва ли не с младенчества, и могли осушить одним махом кувшин, а потом взять меч и броситься в бой, и глаз их оставался все так же востер, а рука не дрожала. Дух в этой части палатки часто стоял такой, что можно было опьянеть только от него.