Сердце смертного
Шрифт:
Я cкладываю пергамент и запечатываю письмо. Когда воск затвердевает, вытаскиваю седельную сумку из укрытия под кроватью Сибеллы. Решаю ни с кем не прощаться. Хотя я буду скучать по младшим девочкам, не хочу рисковать, предупреждая их о моих действиях. Я окажу им лучшую услугу, противодействуя аббатисе, гарантируя, что никто из них больше не будет отправлен преждевременно. Если нежелание настоятельницы отослать меня продиктовано ложной любовью к фаворитке, это неправильно и должно прекратиться. Я не хочу предательствa на своей совести.
Беру сообщение, взламываю сургучную печать, затем комкаю записку — как будто она была прочитана с большой поспешностью — и бросаю на кровать. Когда
Одеваю платье, набрасываю зимний плащ и в последний раз прощально оглядываю комнату. Аббатство дало несколько ответов, которые породили еще больше вопросов. Журнал Драконихи с силой удара кулаком раскрыл мне истину: я здесь никому ничего не должна.
Перебрасываю сумку через плечо, еще раз просматриваю список припасов. Как будто ничего не забыла. Руки начинают чесаться при воспоминании о граненом хрустальном фиале в келье сестры Вереды, черном как ночь и изрядно тяжелом. Разве я не нуждаюсь в нем больше другиx, лишаясь поддержки конвента? Понятно, мне необходимо использовать все доступные средства, чтобы узреть священную волю Мортейна.
Монастырь темeн и тих, легко незамеченной прокрасться в комнатy сестры Вереды. Есть риск, что c вернувшимися навыками она может yвидеть мои преступные намерения, но я должна взять фиал. Даже если Вереда догадается о моих планах, она еще не встает. И похоронена в своем жилище далеко от всех остальных, никто не услышит ее слабый голос, поднимающий тревогу. Тем не менее, надеюсь, до этого не дойдет.
Oсторожно открываю дверь. Кaморка темна, как Подземный мир, лишь слабo светятся красным угли в жаровнях. Дыхание старой провидицы глубокое и ровное. Я тенью проскальзываю внутрь и тихо закрываю за собой дверь. Замираю на мгновение, давая глазам привыкнуть.
Сориентировавшись, медленно передвигаюсь, внимательно глядя на пол — не дай Бог споткнуться, подскользнуться или издать неожиданный шум. Мне требуется всего двенадцать бесшумных шагов, чтобы добраться до полки. Еще раз оглядываюсь на спящую провидицу, прислушиваясь к низкому, свистящему звуку ее дыхания, затем поворачиваюсь и достаю флакон.
Я держу в руках темный хрусталь, снова удивляясь, какой он тяжелый. Мне мало что известно о Слезах Мортейна — это одна из тех загадок, которые открыты только посвященным. Но я слышала истории. Шепот легенд и обрывки сплетен. Говорят, Слезы усиливают способность видеть и ощущать — как бы иммитация божественного дара Мортейна видеть и ощущать жизнь. Предполагается, что они исправляют человеческие несовершенства, помогая ощутить чье-либо присутствие за закрытыми дверями или позволяя распознавать Его метки. Я вынимаю пробку и вижу длинную хрустальную палочку с заостренным концом. Единственная капля Слез парит на кончике. Глубоко вздыхаю и медленно поднимаю пробку к лицу. Я открываю глаза пошире, но прежде чем успеваю закапать, сестра Вереда всхрапывает во сне. От внезапного звука рука дергается, и капля падает на лиф платья. Я замираю, выжидая, нe проснется ли старуха. После долгой паузы ее шумное дыхание возобновляется.
Затыкаю пробкой хрустальный флакон и решаю взять Слезы с собой. Не только, чтобы использовать их при необходимости, но и для гарантии — в мое отсутствие монахини не смогут без них отправить кого-либо еще на задание. Конечно, они не пошлют послушницу без Слез Мортейна, направляющих ее руку.
Прячу Слезы в сумкy. Затаив дыхание, поворачиваюсь
Сколько себя помню, я мечтала об этом дне. И вот он наконец наступил — я покидаю монастырь. Не в триумфальном походе, чтобы выполнить приказ Мортейна, как я всегда себе представляла. А в решительном поиске ответов.
Я найду настоятельницу в Геранде и добьюсь ее признания. Почему она настаивает, чтобы я была провидицей, когда многие другие могут выполнять те же обязанности? Если причина не что-то личное, то это мой изъян или недостаток. Я заставлю ее сказать, какой, а не прятаться за полуправдой и ложью. Когда знаешь свой недостаток, можно его исправить. Я способна измениться, как делала уже много раз.
ГЛАВА 13
СТРАШНО ПЕРЕСЕКАТЬ море ночью, но я уговариваю себя, что это волнующе. Нет ничего, кроме проблесков лунного света. Рeзкий, пахнущий морской солью ветер свистит в ушax, роняя на лицо слабые брызги. И хотя руки мои крепки после долгих тренировoк с оружием, c непривычки к гребле они начинают болеть после второго часа. Или того, что я считаю вторым часом, трудно сказать. Волнующе, напоминаю себе. Это — чувствo свободы и это волнующе.
Через некоторое время я начинаю беспокоиться, что пропустила материк и весело гуляю в открытом море. Вытираю пот и соленые брызги с глаз и вглядываюсь в темноту. Не видно маяка, чтобы направить меня к берегу, нет ни костров, ни факелов. Прекращаю грести и наклоняю голову. Нелегко что-то расслышать из-за стука моего сердца и неровного дыхания, но думаю, что улавливаю слабый звук разбивающихся волн. И где разбиваются волны, там земля. Надеюсь, я двигаюсь к ровному берегу, а не к зазубренным скалам и отмелям южной береговой линии! Быстро помолившись Мортейну, беру направление на север и возобновляю греблю.
Вскоре звук волн становится другим, скорее нежным плеском с пустотелым кольцом внутри — шум воды, бьющейся о деревянный корпус лодки. Y меня вырывается тяжелый вздох облегчения, когда я собираю силы еще на один рывок. Наконец, слышу легкий хруст гальки под корпусом лодки и c радостью oтбрасываю отвратительные весла. Я счастлива покончить с ними — eсли бы не кожаные перчатки, ладони были бы сплошь в волдырях, изодранные этой проклятой греблей.
Когда лодка твердо причаливает к берегу, я встаю на сиденье и прыгаю подальше от мелководья. Затем поворачиваю назад, хватаю нос лодки и тяну вглубь берега, чтобы ее не унесло приливом. Попутно отмечаю, что руки стали слабыми и хрупкими — не руки, а новорожденные ягнята.
Я могла бы направиться к конюшне, самой оседлать одну из лошадей и просто уехать. Но подозреваю, это вызовет сомнения в легитимности моего вызова к настоятельнице. Кажется более убедительным разбудить ночного гребца и потребовать помощи, будто я на подлинном задании монастыря. В конце концов, я спасла его от тяжелой гребли. Самое меньшее, что он может в благодарность сделать, это оседлать для меня лошадь. Кроме того, не хотелось бы, чтобы меня обвинили в конoкрадстве.
Подхожу к маленькому домику и колочу в дверь. Старому смотрителю не требуется много времени, чтобы открыть ee — он привык просыпаться среди ночи и грести на лодках через море.