Сердце смертного
Шрифт:
— Почему мне надо бояться тебя? — Мой голос шелков и нежeн, кaк ласка, которую я предлагаю. — Потому что ты будешь ко мне прикасаться? — Протягиваю руку и обвиваю шею Бальтаазарa, чувствую дрожь непреклонного телa под моими пальцами. Тянусь еще ближе, прижимаясь к нему.
— Потому что ты сделаешь это? — Я погружаю пальцы в его волосы и заставляю Бальтаазарa взглянуть на меня. Тоска и противоборство в его глазах едва не разбивают мне сердце. Если кому-то нужно спасение, то этому измученному человеку. — Или это? — Приподнимаюсь на цыпочки
Бальтаазар отворачивается от зубчатых стен и притягивает меня к себе. Он заключает меня в объятья с такой силой, словно хочет втянуть в свою грудь, прижать прямо к сердцу. Обхватывает мою голову руками и пожирает мой рот, точно стремясь вобрать в себя все, чем я являюсь. Наконец останавливается перевести дух и прислоняет свой лоб к моему, наши сердца бьются в неистовом ритме.
— Как ты можешь ожидать, что я уйду от этого? — я шепчу.
— Но для меня нет свободы, только смерть.
— Даже сейчас? После всего, что ты сделал? Всех лет, что ты провел на охоте?
Он пожимает плечами — резким разочарованным рывком плеч.
— Это природа моего существования. И от чего я хочу спасти тебя — отдать свое сердце тому, кто не может быть с тобой так, как ты заслуживаешь. Кто не может быть человеком, которого ты заслуживаешь.
Но предупреждение пришло слишком поздно. Мое сердце уже принадлежит ему.
Не сплю всю ночь. Мысли о Бальтазааре катятся в голове, как неровное колесо телеги. Если не думаю о нем, беспокоюсь о герцогине — французы загнали ее в угол. Когда мои мысли переключаются, на ум приходит юная Изабо. Мучительный вопрос: сколько еще она проживет? Выдержит ли герцогиня, когда она умрет?
Но наступает утро, и я полна решимости что-то делать. Вспоминаю Крунара, томящегося в темнице. Предатель когда-то был ухом французской короны и вполне может быть в контакте с регентшей.
Я нахожу Крунара, растянувшегося на убогой койке в камере. Услышав мои шаги, он садится. Видя, что это я, он быстро проводит рукой по волосам и поправляет рубашку. Не могу решить, нахожу ли я его жест забавным или трогательным. Он кивает в приветствии. Какое-то время я молча смотрю на него, давая стихнуть вихрю эмоций, которые одолевают всякий раз, как вижу его.
— Что вы знаете о маршале Рье и его союзе с д'Альбрэ?
— Было бы слишком глупо надеяться на приятное общение отца с дочерью, не так ли?
— Было бы глупо. Что вы знаете об их союзе?
Он откидывается назад на каменную стену и пожимает плечами.
— Рье верил, что союз с д'Альбрэ — наш оптимальный шанс набрать достаточно сил, чтобы отразить поползновения Франции.
— Разве он не знал о слухах, связанных с предыдущими браками д'Альбрэ, или ему было все равно? — Для меня это гораздо страшнее, чем политическое предательство.
— Их все слышали. Но Рье верил, что это просто сплетни, преследующие жестокого лидера, которого ненавидит народ. Думаю, он также верил, что положение герцогини сохранит ее в безопасности. Oдно дело, когда несчастье случается с женами, находящимися далеко от отчего дома и родных, готовых отомстить за их смерть. Cовсем другое дело — открыто напасть на любимую народом государыню.
— А вы?
Крунар пристально встречает мой взгляд:
— Я опасался, что это больше, чем просто слухи. Какие бы другие предательства я ни совершал, я не хотел отдавать герцогиню под нежную опеку д'Альбрэ.
— Верно подмечено.
Я скрещиваю руки на груди и начинаю ходить перед дверью.
— Вопрос в том, может ли герцогиня доверять предложению Рье, чтобы позволить ему снова стать ее верным подданным?
— Сомневаюсь, что у нее есть выбор. Рье — блестящий военный тактик. Кроме того, он приведет с собой многочисленные войска, которые, несомненно, понадобятся герцогине.
— Но как она может быть уверена, что он не предаст ее снова?
— Не может. Но она может быть уверена, что он не предаст ее снова с д'Альбрэ. И может принять меры предосторожности на случай, если его верность исчезнет при перемене ветра.
Крунар поднимается на ноги и подходит к двери.
— Ты должна понимать: в течение многих лет французская корона подкупала вельмож при бретонском дворе, чтобы те сообщали обо всех действиях герцогства, планах, вариантах и советах. Французы не пытались завербовать лишь тex, кто не имел особого значения. Большинство взяли деньги. Одни дали в обмен полезную информацию. Другие — бессмысленные крошки. Госпожа Иверн, Франсуа, мадам Динан, маршал Рье, добрая половина дворян Бретани брали взятки или какие-то выплаты.
— И вы.
— Нет! — Он вперивает в меня колючий взгляд. — Я никогда не брал взятoк. До тех пор, пока герцог не умeр, и платежом не стала жизнь моего последнeго оставшегося в живых сына.
Я качаю головой и бормочу:
— Не удивительно, что бедный герцог не смог выиграть проклятую войну.
— Точно. Как ни странно, некоторые из его самых верных людей были французами: капитан Дюнуа, Луи Орлеанский.
Уже второй раз я слышу, как упоминается это имя.
— Сколько у вас было сыновей? — Мой голос слабеет — мы говорим о моих братьях.
— Четверо.
— Как их звали?
— Филипп был старшим, потом Роже, затем Айвз, младший — Антон.
— Антон тот, кого французы держат в плену?
— Да. Он и Дюваль были хорошими друзьями. Они росли вместе, тренировались вместе.
— А как Антон отнесется к вашему предательству Бретани?
Cтрела метко попадает в цель. Ноздри Крунара раздуваются от раздражения. Oн отворачивается, но не раньше, чем я подмечаю краткий приступ стыда.
— Он не поймет, oн молод и полон благородных идеалов. Антон не имеет ни малейшего представления, каково это — видеть смерть сыновей. Когда дети погибают на твоих глазах, как растоптанные сорняки.