Сердце Зверя. Том 1. Правда стали, ложь зеркал
Шрифт:
Любимчик государя принимал из его рук особняки, лошадей, золото, а ведь Окделлы не брали от своих королей ничего, кроме дружбы. И платили за нее жизнью и честью. Как святой Алан…
Знал бы он, что Алан заплатил жизнью, а Рамиро еще и честью не за дружбу Эрнани, а за его предательство и трусость. Ричард медленно повернулся и взял с каминной полки перчатки.
— Мои отношения с сюзереном касаются только меня! — Не нужно оправдываться, нужно действовать. Говорят не слова, а победы. — Я помню, кто я, и я… как вы изволили заметить еще в Багерлее, уже вырос. Разумеется, я никуда вас не отпущу. Вы останетесь в моем
— Иди. — Эр Август отступил в глубь комнаты, словно освобождая дорогу. — Ты прав, я не имею права тебе указывать. После гибели Эгмонта его никто не имеет, но я могу попросить. Береги себя и не верь тому, что на первый взгляд кажется простым и понятным. Я имею в виду Карваля… теперь уже генерала. У меня есть серьезные основания считать его человеком Дорака, приставленным к Анри-Гийому. С Эпинэ говорить бессмысленно, он опять схватится за пистолет, но тебя предупредить я обязан.
Коротышка — шпион Дорака?! А что, очень похоже… Карваль никогда по-настоящему не служил делу Раканов, и он с такой готовностью переметнулся к нынешним победителям…
— Эр Август, — решил Ричард, — давайте обсудим это позже. Не волнуйтесь, я никогда не доверял Карвалю, и я не собираюсь о нем говорить с кем бы то ни было.
Этого адуана Матильда запомнила еще зимой. Бедняге в рот угодил ком земли, вывернутый бежавшей впереди лошадью. Товарищи пострадавшего ржали, сам он плевался, ругался и вытирался. Принцесса, которой как-то довелось скакать с залепленным грязью глазом, преисполнилась к варастийцу сочувствием. Второй раз они столкнулись в начале Весенних Ветров. Бездорожье в Варасте оказалось страшней, чем в Черной Алати. Многочисленные ручейки и речки сделали степь почти непроходимой, и Тронко заполнился болтающимися без дела вояками, которых и разглядывала дожидавшаяся ответа от братца Альберта принцесса. Некоторые казались знакомыми, в том числе и «Залепленный». Теперь адуан попался на глаза в третий раз. Матильда с ленивым любопытством следила за всадником на пегой лошади, неспешно проезжавшим тихой улицей, и не услышала, как пришел Торрихо. Адъютант командующего поклонился и сообщил, что ее желают видеть. Матильда кивнула. Торрихо добавил, что рэй очень извиняется, но…
— Знаю, — оборвала кэналлийские излияния принцесса, — и сочувствую.
Дьегаррон был маршалом вежливым. Он не стал бы зазывать даму к себе, если б не старая рана и вчерашняя гроза. Смену погоды командующий переносил с трудом. Как он, такой, собирался воевать, Матильда не представляла, но ответственность творит с мужчинами чудеса. С настоящими мужчинами, а Дьегаррон был именно из таких.
Адъютант озаботился привести уже оседланного коня, и Матильда с готовностью полезла в седло, очередной раз сравнивая варастийские обычаи с агарисскими — не в пользу последних.
— Вовремя мы чесанули, — пробурчала под нос ее высочество и наткнулась на вежливый вопрошающий взгляд. Пришлось пояснять: — Я про Агарис… Что бы я там при морисках делала? Ни я им такая не нужна, ни они мне…
То, что города, угробившего ее жизнь, больше нет, в голове не укладывалось. Бунт, обычную войну или какую-нибудь чуму Матильда еще могла представить, но вынырнувшие непонятно откуда шады разнесли Святой град чуть ли не по камушку. Это казалось
Альберт принюхивался, пока из Агариса не запахло дымом, после чего немедленно принялся писать в Варасту, в Олларию, в Валмон. Дескать, я возлюбил Талиг, отринул Гайифу с Агарией, порицаю внучатого племянника и прошу отдать на поруки сестру не потому, что кардиналов рассовали по мешкам, и не потому, что Гайифу с Агарией теперь сподручней не доить, а стричь, а потому, что верен завету Балинта Мекчеи. Завету летучей мыши он верен! Берут верх птицы — вот вам крылья, звери — вот вам уши и зубы, а во время драки — в пещеру. И висеть, пока кто-нибудь не победит…
— Ваше высочество! — Дьегаррон и раньше был не слишком улыбчив. Больная голова сделала маршала совсем деревянным, но с крыльца к даме он все-таки спустился. Кэналлиец, кошки его раздери…
— Спасибо. — Принцесса удачно спрыгнула на землю. В Тронко ее искусству наездницы отдавали должное, не то что в Агарисе. Жаль, других достоинств немного осталось. — Зря вы вышли.
— Позвольте об этом судить мне, — не согласился Дьегаррон, придерживая двери. Вблизи маршал выглядел еще хуже, чем издали. Лечь бы ему, но такого, пожалуй, уложишь. Адриан тоже ползал до последнего, да и отец… Это Анэсти умирал от каждого чиха и жил, жил, жил, пока поздно не стало.
— Ваше высочество, прошу вас сесть. Я должен извиниться и объяснить…
— Ничего вы не должны, — хватит с нее экивоков и этикетов, — я здорова, вы — нет. Говорите, что надо, и ложитесь.
— Я здоров, — соврал Дьегаррон. — Просто в Кэналлоа считают, что узнавать дурные новости лучше в чужом доме и от чужих людей.
А ведь верно! Дурные вести в стены въедаются, не отскребешь.
— Что-то с Дугласом?
— Я не имею сведений о капитане Темплтоне, но у Шеманталя все в порядке. Ваше высочество, сегодня утром от него прибыл курьер. Я вынужден сообщить…
Курьер от Шеманталя. С алатской границы… Значит, ее решили выдать Альберту, а тот запрет сестру в Сакаци. Теперь уже навсегда. Что ж, могло быть и хуже.
— Сообщайте, — разрешила Матильда. Детство, юность и рядом старость и конец. На тех же камнях, у той же речки.
— Ваше высочество, мне очень…
— Чего уж там, — посочувствовала талигойскому маршалу принцесса, — вы человек подневольный. Кто решал, тому пусть и будет тошно.
— Так решила судьба. — Голос кэналлийца стал глухим. — Ваше высочество, я… Насколько я помню, вы предпочитаете вину касеру.
— Предпочитаю. Но пакости выслушиваю на трезвую голову. Мне ж еще что-нибудь подписать нужно будет. Давайте, засвидетельствую, что на мою честь вы не покушались.
— Письмо? — Глаза у Дьегаррона были не хуже, чем у Робера. И не меньше. — Зачем письмо?
— Письма всегда нужны, — назидательно сказала ее высочество, уже сожалея, что отказалась от касеры. — С печатями. Особенно если рядом шуршит мой братец. Ночью он вам одно скажет, утром — другое, а к обеду вас не узнает. Да, Бочку я с собой в любом случае заберу.