Сердце Зверя. Том 2. Шар судеб
Шрифт:
Что делать отягощенному медицинскими познаниями младшему офицеру флота при известии, что кесаря разбил удар, и если он, офицер, уверен, что принцесса и регент – лжесвидетели? Увы, подобного пункта в Морском уставе кесарии Дриксен не имелось, а Устав сей по праву считался самым полным и подробным во всех Золотых землях… Дурацкая мысль вызвала злость, даже не злость – бешенство. Руппи прищелкнул пальцами и тряхнул головой. Вспомнил, что так делает Бешеный, и непонятно почему разъярился еще больше. Вместе со злостью явилась и первая разумная мысль. Надо выяснить намерения Фридриха в отношении Олафа и узнать, чем занята бабушка Элиза. Сделать это, сидя у Файерманов,
Маска провинциала по-прежнему оставалась лучшей из всех возможных, но одно дело – разъезжать по дорогам, и совсем другое – пройтись по Липовому парку, где и в обычное-то время от стражи не продохнуть. И стража эта, раздери ее кошки, знает обитателей дворцов не хуже, чем боцман – палубную команду. С десяток капралов и сержантов каждый месяц получают от бабушки кошельки, надо думать, Фридрих и его приятели тоже не скупятся, особенно теперь. О возвращении Руперта фок Фельсенбурга донесут, едва сменится караул, и еще неизвестно, кому первому.
Руппи разорил хозяев еще на пару свечей и внимательно обозрел собственную физиономию. Не так печально, как будь он Савиньяком или Вальдесом, но светлые глаза при темных волосах в любом случае цепляют взгляд, да и родинка на подбородке слишком уж фамильная… Замазать? У кузенов есть какая-то штука для прыщей, хотя все равно просвечивает… Закатные твари, вот оно, прыщи! У юноши из провинции два прыща – на подбородке и на щеке. Замазанные, но разве такое скроешь?! А волосы у истинного варита должны быть светло-русыми. И будут.
4
Последним Эрвин отпустил немолодого охотника, едва не затоптанного удиравшими кабанами. Догадавшись, что дело нечисто, он не только покинул опасное место сам, но и вывел жителей родной деревушки. Охотнику следовало дать пару таллов и отправить восвояси, но Эрвин задавал вопрос за вопросом. Зачем графу Литенкетте требовалось знать, как долго бежали кабаны и что говорят крестьяне, Ричард не представлял, ведь ничего необъяснимого не происходило. Погубивший Надор и Роксли сдвиг стал чудовищным бедствием, но никоим образом не новостью. Такое случалось раньше и будет случаться впредь, пока существуют вода и известняки. И все равно слушать, как спасались пастухи и обозники, было больно. Почему звери знают о грядущей беде, а люди – нет? Почему в Надоре не поняли того, что оказалось по уму крестьянам, ведь собаки и лошади наверняка волновались? Не поняли? Простолюдины суеверны, но матушка со своим эсператизмом не стала бы их слушать, наоборот… Она бы велела закрыть ворота и согнала всех в церковь. В могилу…
– Имей я привычку возносить хвалу Создателю, с ней сегодня было бы покончено, – прервал тишину Литенкетте. – Я могу найти, за что следует наказывать меня или вас, но не этого человека и не олених с оленятами.
– Этот человек как раз спасся, – буркнул Ричард.
– Потеряв все, что имел. Странные мы все-таки существа. Теряем все, кроме жизни, – благодарим. Не теряем ничего, кроме носового платка, клянем все на свете… Помнится, ближайшая переправа у Собачьей горки, если, разумеется, она цела.
– Есть еще Ритака, – бездумно, словно на уроке, откликнулся Ричард, – только какой в этом смысл? Мы и так все знаем.
– Все знают только те, кто не знает ничего. – Эрвин рассеянно поправил свечу. Юлиана Надорэа умерла больше тысячи лет назад, а ее потомки и потомки ее брата по-прежнему похожи. Скалы помнят…
– Вы не совсем точны, – вымученно улыбнулся Ричард. – Иссерциал говорил: «Все в этом мире знают лишь невежды, но мудрецы не знают ничего».
– Вы с Иссерциалом правы, – кивнул Литенкетте, – но я не совсем невежда и вовсе не мудрец, значит, у меня есть шанс узнать что-то, достойное внимания. Разумеется, не сейчас, сейчас я способен разве что на ужин… Или, если принять во внимание близкий рассвет, на завтрак, что и вам предлагаю. А вы начитанны, герцог. Иссерциала плохо помнят, особенно в эсператистских семьях.
– Я узнал его в Лаик, – признался Ричард, – и не только его. Нам читал словесность мэтр Шабли. Он выбирал лучшее, как бы это ни бесило… всяких! Иссерциал, Веннен, Дидерих, баллады, которые бессовестно переделали в угоду Олларам.
– От нас Иссерциала тоже не скрывали, а если б скрыли Дидериха, я был бы лишь признателен, уж слишком его везде много… А что за баллады переделали?
– Хотя бы балладу о рыцаре и бастарде!
В последний раз герольды воскликнули, трубя,И принял этот вызов защитник короля.– Кто он? – спросил Эрнани. – Кто смерти зрит лицо?– А дальше бред какой-то… «Но имени не знали потомки подлецов».
– В самом деле – бред, – кивнул Эрвин, – причем пакостный. Я хотел бы знать, откуда он взялся, тем более в Лаик.
– А я хотел бы знать, как было на самом деле, – сообщил Ричард, разламывая хлеб. – Я спрашивал тех, кто жил в Агарисе, но там тоже ничего не осталось.
– Правильно, – Эрвин тоже взялся за хлеб, – в Агарис тащили не стихи, а драгоценности, в том числе и чужие. А списки интересующей вас баллады отнюдь не тайна. В Ноймаре она, по крайней мере, есть. В детстве я любил ее перечитывать…
– Кто он? – спросил Эрнани. – Кто смерти зрит лицо?– Властитель Кэналлоа, славнейший из бойцов, —Ответил граф фок Варзов, качая головой:– Мне жаль его супругу. Неравен этот бой…А всадники на поле уж тронули коней:В кольчуге кэналлиец, Франциск – в глухой броне…– Дальше тоже испакощено?
– Только в самом конце. – Вот, значит, как… Франциска победил Рамиро, пока Придд торчал на стене. Рыцаря ославили предателем, предателя записали в мученики, но кровь есть кровь, а честь есть честь. Борраски верны своим королям, какими бы те ни были, Спруты способны только на измены и трусость. Уж не Придды ли вымарали имя Рамиро из баллады, или это сделал кто-то из «навозников»?
– Когда Лаик снова станет «Загоном», пошлю им список баллад, – решил Литенкетте, нарезая холодное мясо. – Поэзия поэзией, но есть тоже надо. Или вы хотите, чтобы я управился с этим окороком в одиночку?
– Не хочу. Чего я хочу, так это попасть в вашу библиотеку. Я готов лично снять копию для Лаик.
– Дриксы не позволят нам заниматься балладами. И вряд ли вы захотите переписывать стихи, когда ваш друг Эпинэ будет воевать.
– Окделлы не прячутся за других! – Напрашиваться в гости во время войны и впрямь неуместно. Другое дело – прибыть с донесением или завернуть после ранения. Тут даже Катари не станет возражать. Боевому офицеру в доме регента ничего не грозит, а «свидание меж двух сражений смягчает женские сердца». – Надеюсь, новый капитан Лаик не будет трусом и подлецом.