Сердце Зверя. Том 3. Синий взгляд Смерти. Полночь
Шрифт:
Братья с хохотком обнялись, граф Лэкдеми был обозван пожирателем дельфинов и женихом, граф Савиньяк – гусебойцей и медвежьим приятелем. Лионель положил на стол флягу гаунасской можжевеловой и письмо, Эмиль на правах хозяина расставил стаканы и разлил пахнущую дымком настойку.
– Когда выехал?
– Утром пятого, гнать курьера не имело смысла. Про малыша ничего?
– Как в воду кану… Тьфу. Дай-ка мне по шее.
– Изволь. – Рука Ли за время разлуки легче не стала. – Да не сбудется! Письмо от матери, читать потом будешь. Как тут у тебя? На первый взгляд, все прилично, в лагере
– Не сглазь. Как…
– Всё потом. Я еще охрипнуть успею, тебе докладывая, но сперва хочу понять, что у вас тут и что тебе не нравится.
– А если что-то нравится?
– Есть и такое? – Лионель поднял стакан и чуть заметно усмехнулся. – Твое здоровье.
– Вот ты приехал… Пока мне это нравится, сейчас кормить буду. Итак, господин Прымпердор Севера, позвольте доложить. Общая численность армии сейчас почти сорок пять тысяч, больше трети – кавалерия, подробнее смотри вот те бумаги… Сначала было сорок, но подтянулась часть рассеявшихся после сражения и быстрого отступления, ну и подкрепления какие-никакие удалось наскрести. Мои генералы все при мне, из здешних Ариго, Шарли, Райнштайнер и Ансел. Жду Гирке, он запросто заменит хоть Давенпорта, хоть Маллэ, хоть Берка, такого на полк ставить – мотовство. Что бы тебе еще доложить? С припасами неплохо, перебоев не ожидаю. Слушай, что с тобой такое?
– В смысле? – удивился Ли.
– Сам не пойму, ладно, потом соображу. Вот что сильно пострадало, так это артиллерия. Половина осталась на Мельниковом лугу, чудо, что Вейзелю удалось утащить вторую половину, да еще кое-что бедняге Ариго пришлось бросить при бегстве от Эйвис.
– Вейзель здесь?
– В Марагоне, вернется через пару дней. Мараги ополчение собрали, даже пушки где-то выискали, вот я его и отправил смотр провести. Заодно и Ульриха-Бертольда сплавил, теперь наслаждаемся тишиной.
– Ужас Виндблуме? Здесь он, что ли?
– Был здесь, – кивнул Эмиль, пытаясь понять, что же все-таки его смущает. – Хотя теперь его верней называть «Ужас Мельникова луга». Ну и «Ужас Западной армии» заодно. Слышал бы ты, как он нас костерит… Короче, наплел я старикану, что лишь его опыт воителя поможет превратить марагов в достойных солдат и поднять их воинский дух, и прочая, и прочая, и прочая… Ну и намекнул, что во Франциск-Вельде ожидается нечто непредвиденное и надо быть начеку. Барон поверил, взял шестопер, и нам стало хорошо. Про Бруно хочешь?
– Хочу.
– За гусаком остается численный перевес. В Мариенбурге и окрестностях не меньше шестидесяти тысяч, но они, похоже, никуда наступать не собираются. В Доннервальде – пятнадцать, и все это время дриксы укрепляли и без того сильную крепость. Мы стараемся за ними следить, они – за нами, но их дозоры – я тебе об этом писал? нет? – избегают стычек и сами в бой не лезут; вот это мне не нравится… Так, сейчас закусим.
– Ветчина, монсеньор! – весело объявил рэй Кальперадо, втаскивая в комнату объемистую корзину. – Масло, марагонский сыр, зелень… Хлеб теплый еще.
– Отлично, – одобрил Эмиль. – Адъютантам тоже взяли?
– Да, монсеньор.
– Тогда приятного аппетита. Кыш. – Эмиль сдернул прикрывавшее корзину полотно и потянул носом. – Помогай, если есть хочешь.
Снедь в два счета перекочевала на стол, и тут Эмиля осенило.
– Что у тебя с рукой?
– Ничего.
– Мне-то чего врать, ты же все левой делаешь.
– А… Вот ты о чем. Привык, пока был в Гаунау.
– Так и продолжай! А то если ты останешься, все запутаются.
– Особенно ночью? – Лет десять назад братец показал бы язык, сейчас ограничился ухмылкой. – Так вот, почему Бруно сидит тихо, я знаю. Более того, он, скорей всего, и дальше будет так сидеть. Умер кесарь, и в Эйнрехте началась заваруха, причем скверная на редкость. В Олларии, если до вас еще не дошло, тоже, так что призовем Райнштайнера и начнем думать.
– Ты, кстати, знаешь, кто теперь командор Горной марки вместо Вольфганга?
– Знаю. Я. Про старика-то что слышно?
– Отлеживается в своем имении. Надо бы ему написать, но руки не доходят… Значит, Бруно не до нас, зато нам сейчас будет до него!
– Осади. – Лионель принялся нарезать окорок. Левой. – Нам нужно заключить с Бруно перемирие, и чем скорее, тем лучше. Со мной приехал дружок Хайнриха, надеюсь, медведь объяснит гусаку, что и как.
– Ли, я понимаю, зачем перемирие дриксам, но нам?!
– Ты, верно, недослышал, в Олларии сейчас ничуть не лучше, чем в Эйнрехте. Слушай, пошли за Райнштайнером, и давай поедим наконец.
– Райнштайнер в отъезде, вернется ночью. Утром ты его получишь, но тут тебе не Надор. – В Олларии только новой заварухи не хватало, старых кому-то мало было! – Ли, чтобы заключить перемирие, нужно согласие не Рокэ, так Рудольфа.
– Спасибо, объяснил. – Лионель залпом допил свою настойку. – Есть у меня согласие, причем на многое. В общем, я сейчас и Рудольф, и Рокэ, и, как ты верно подметил, Леворукий. К тому же голодный, а следовательно, злой.
3
– Нам подходит только один дом, – подвела итог госпожа Арамона. – Зоя Гастаки хочет нам помогать, только ей, чтобы прийти, нужна…
– «Дурная смерть», – весело подсказала Арлетта. – Да, конечно, вы не можете это объяснить коменданту. Я все устрою, но, когда капитан Гастаки появится, вы меня с ней познакомите.
– Если вам так угодно.
Вдова сделала реверанс, явно собравшись уходить, однако Арлетту это не устраивало. Луиза Арамона графине понравилась сразу и так, как давно не нравилась ни одна женщина, но именно это мешало расспрашивать ее о младшей дочери. Будучи способна говорить об Арно лишь с Бертрамом и Рокэ, Арлетта не хотела лезть в симпатичную ей душу и не могла не лезть – уж больно высока была ставка.
– Луиза, – графиня решила быть честной, – я должна сказать вам три вещи. Я щурю глаза не потому, что я закатная тварь, а потому, что плохо вижу. Я не терплю праздного любопытства и стараюсь не проявлять его сама, но есть вещи, которые нужно понять, причем быстро. К несчастью, они связаны с вашей Люциллой. Для вас главное – ее гибель, а я чем дальше, тем больше убеждаюсь, что Оллария окончательно обезумела после смерти «королевы», в которую превратилась ваша дочь.