Сердцевина яблока: Демифологизированная история The Beatles
Шрифт:
«В кожанках мы сюда не пускаем, сынок. Ты уж извини». — «Но я здесь играю, я в группе».
Три девчонки бросились выручать Джорджа. Пэт нехотя убрал руку и пропустил парня в «коже»…
Всего за несколько месяцев джаз был окончательно выжит из «Пещеры», и клуб стал привлекать иных посетителей. Новая публика считала себя особым племенем таинственных «ночных людей». Странно, что она никогда не называла себя «подпольем». По сути дела, это была обыкновенная провинциальная молодежь, желавшая позлить своих родителей, которые, в свою очередь, никак не могли взять в толк, что каждый вечер тянет их отпрысков в этот темный, сырой подвал, откуда они возвращаются оглохшие и насквозь мокрые от пота.
Новая музыка притягивала в клубы самые широкие слои ливерпульской молодежи — от совсем юных школьников
Постепенно у посетителей бит-клубов вырабатывалось групповое сознание, выходившее за пределы того факта, что они любят одну и ту же музыку. Музыканты были близки друг другу, но еще более важным было то, что публика и музыканты были друзьями. Через несколько лет аналогичный «синдром близости» проявится в Сан-Франциско. Как и в Ливерпуле, здесь была благоприятная обстановка, позволявшая группам вырабатывать свой характерный музыкальный стиль: до звукозаписывающих студий было далеко, и компании грамзаписи не могли протянуть сюда свои щупальца. Но в Сан-Франциско дух товарищества установился всего на одно лето — потом его изгнали грубый коммерциализм, тяжелые наркотики и преступность. В Ливерпуле он продержался четыре года — и испарился лишь тогда, когда один-единственный антрепренер вывез сливки местной музыки в Лондон. Естественное обожествление кумиров сдерживалось тем обстоятельством, что многие музыканты были школьными товарищами своих зрителей. Разумеется, были ливерпульские девушки, доходившие до фанатизма, но большинство ливерпульцев просто восхищались тем, что их товарищи сравнялись с такими американскими идолами, как Пресли и Литтл Ричард, а в чем-то даже превзошли их.
Никто не ставил своей целью прославить Ливерпуль как столицу новой музыки, как это сделали, например, жители Сан-Франциско со своим городом несколько лет спустя. Ливерпуль был слишком непригляден, чтобы иметь такие претензии. В отличие от Сан-Франциско ему не хватало внешней привлекательности. Ливерпульским битом заправляли владельцы городских клубов — такие, как Алан Уильямс, организовавший битлам поездку в Гамбург в начале 1960 года. Годом раньше он устроил для Beatles прослушивание, которое проводил антрепренер из Лондона Ларри Парнс, менеджер тогдашних звезд английской поп-музыки Томми Стила и Билли Фьюри. Парнс не пришел в особый восторг. Beatles показались ему средненькой группой; единственное, что он смог им предложить, — третьесортное турне по Шотландии в качестве группы поддержки для одного из его собственных подопечных.
Прослушивание Beatles проходило в клубе «Голубой ангел» — он принадлежал Уильямсу и находился в одном из худших районов центрального Ливерпуля, был крошечным, мрачным и больше напоминал помойку. По ночам здесь обычно зависало около дюжины девиц, которые хрустели чипсами и поглядывали на дверь — не придут ли парни. У входа сидел грозного вида здоровяк, периодически обеспокоенно похлопывая себя по заднему карману. Время от времени он вынимал оттуда солидную пачку банкнот и украдкой ее пересчитывал. Двери клуба запирались на замок и были снабжены глазком и сигнальным устройством — на случай вторжения банды рокеров. Сам Уильямс предпочитает держаться подальше от своего собственного заведения.
Ему сильно не нравятся Beatles. «Они позорят Ливерпуль, — говорит он резко. — Этот парень, Эпштейн, взял их в Лондон с другими отличными группами, а они там провалились. Я год назад собирал в Ливерпуле бит-группы и их пригласил, но они, разумеется, не пришли. Они всегда о себе мнили черт знает что».
Уильямс принадлежал к старой школе антрепренеров. Он предлагал битлам гонорар в 15 шиллингов каждому и пиво, сколько смогут выпить, — если они присоединятся к коллективному выступлению, которое он организовывал. Он гордился тем, что именно он отправил их в Гамбург, хотя на тот момент даже не подозревал всей значимости своего решения.
Тихуана[14] по сравнению с Гамбургом — просто детский сад. Хотя Beatles (которых в то время было пятеро) прошли суровую школу жизни в бедных кварталах Ливерпуля, они поначалу были
Когда оглядываешься в прошлое, кажется бесспорным, что им тогда чертовски повезло, но в то время это было далеко не так очевидно, да и вряд ли Алан Уильямс представлял, какую роль в карьере Beatles сыграет организованное им турне. Поставленные перед необходимостью играть 8 часов подряд для незнакомой публики, Beatles были вынуждены значительно расширить свой репертуар в дополнение к той дюжине песен, которых им хватало в Ливерпуле. Но еще важнее было другое: они обучились искусству выступления перед публикой.
Завсегдатаи гамбургских клубов хотели, чтобы группа «делала шоу» [ «Мак Show»[15]]. Это была далеко не самая утонченная публика. Они ревели и хлопали в ладоши, когда Джон Леннон орал на них со сцены или угощал отборной бранью. Естественно, Beatles старались оправдать доверие.
«Мы так ненавидели владельцев клубов, что прыгали по сцене как очумелые — только что доски не проламывались, — рассказывает Леннон. — Пол, бывало, пел «What’d I Say» полтора часа кряду. Эти гангстеры вели себя как мафиози… Все владельцы клубов там гангстеры. Они посылали нам на сцену ящик шампанского — знаете, это отвратительное немецкое пойло — и мы должны были его пить. Они орали: “Пейте и врубайте «What’d I Say»”. Так что нам приходилось устраивать для них шоу в любой час ночи. Они могли явиться в пять утра, когда мы уже отыграли семь часов, они подтягивали ящик шампанского и ждали от нас продолжения. Обычно я так упивался, что валялся на полу за роялем, пока остальные играли. Иногда я выходил на шоу в трусах, а в “Стар-клубе” однажды вышел с сиденьем от унитаза вокруг шеи».
Не удивительно, что Гамбург их закалил. Этот опыт пригодился им впоследствии, когда Beatles совершали турне по Америке, Европе и всему земному шару. Но дешевое шампанское было не единственным стимулирующим средством, которое помогло им выдержать. Немцы познакомили их с наркотиками. Сначала ребята принимали только таблетки для похудения — чтобы не спать, — затем перешли к «черным бомбардировщикам», «пурпурным сердцам»[16] и другим стимуляторам. По иронии судьбы, прошло еще три года, прежде чем они узнали вкус марихуаны: это было в 1964 году, когда Боб Дилан предложил Beatles их первый «джойнт» (сигарету с марихуаной). Но сопротивление наркотикам, которое можно было ожидать у ребят из провинции, было сломлено еще в Гамбурге. Уже тогда обнаружилось желание Beatles экспериментировать со всем новым, что им предлагали. Впоследствии целое поколение переймет у Beatles эту модель поведения.
Интенсивность работы на сцене отразилась и на внеклубной жизни Beatles. Они вели себя вызывающе дерзко, как люди, которым нечего терять. Леннон с наслаждением вспоминает, как однажды воскресным утром юные монахини, случайно (ли?) забредшие в гамбургскую «клубляндию», застали весьма специфическое зрелище: пятеро битлов, стоя у своего клуба, безо всякого стеснения справляли нужду прямо на улице. Леннон утверждает, что это был не самый вопиющий инцидент из их гамбургской жизни. Пятерым гордым ливерпульцам, на манер молодого Пресли одетым в черную «кожу» и густо набриолиневшим волосы, было плевать на все — кроме музыки, и они выдавали ее с такой энергией, какую мир уже не увидит в последующие годы. От них исходила сильнейшая аура маскулинности.
Незадолго до рождественских праздников 1960 года Beatles, усталые и вконец измученные, вернулись в Ливерпуль. Им удалось получить выступление в «Лизерлендской ратуше» — огромном танцевальном зале в пригороде Ливерпуля. В тот вечер пораженная публика стала свидетельницей настоящего взрыва. Ливерпульские тинейджеры не могли поверить, что перед ними та самая, в общем-то заурядная группа, которую они раньше слышали в «Пещере». Еще недавно балдевшие от сладких баллад Клиффа Ричарда, теперь они, услышав мощный бит этих скачущих по сцене гризеров в «коже», пришли в настоящее безумие.