Сердечная подруга
Шрифт:
Я решил остаться в квартире Констанции еще ненадолго, пока не перестанет болеть голова. Что, если призрак Констанции явится мне? Я представил, как она возникает передо мной там, в дверном проеме, – высокая, тоненькая и полупрозрачная, с легкой улыбкой на устах. Я потряс головой. Я не верю в привидения.
Давно пора вернуться домой, увидеться с Жозефиной… Однако незримая сила удерживала меня в квартире Констанции – уверенность, что здесь есть нечто, что я обязательно должен найти. Я закрыл глаза. Тишина стала такой давящей, что мне захотелось разорвать ее отчаянным криком. Не знаю, сколько времени я простоял посреди гостиной вот так – с закрытыми глазами, сжатыми кулаками, с трудом переводя дыхание. Сердце мое билось как отстукивающий ритм метроном.
Мне казалось, будто я вижу Констанцию, ее глаза, ее золотистые волосы. Она улыбается, глядя на мое рвение, подбадривает меня, как наставник старательного ученика, и смеется – я догадался, хотя никогда и не слышал его – тем мелодичным звонким смехом, о котором мне рассказывала ее сестра.
Что такого мог я найти в этой квартире? Что могла здесь прятать Констанция? То, что никто не стал искать и что покоилось здесь со дня ее смерти, близко, стоило только протянуть руку…
Письма! Я был совершенно в этом уверен, хотя и не смог бы объяснить почему. Констанция спрятала их в одной из этих трех комнат. И я должен их найти! Тем более что впереди – целая ночь.
Это было забавно, похоже на мысленный диалог. Или на игру. Мы с Констанцией словно бы играли в прятки. Я спросил у сердца: куда, ну куда она могла спрятать эти письма, чтобы никто их не обнаружил?
Я снова закрыл глаза и стал думать, сцепив зубы и ощущая напряжение во всем теле. Но, если не считать судороги в спине, ничего не произошло. Наверняка виду меня был при этом презабавный… Обескураженный, я присел, чтобы дать отдых позвоночнику и пояснице.
Наверное, я ошибся. И письма я придумал, поддавшись усталости и козням своего живого воображения. Я встал и собрался уходить. Уверенность, что письма находятся совсем рядом, помешала мне переступить через порог. Я попытался подумать еще, но в голове было пусто. Мысли бежали по кругу, как хомяк в колесе.
Время тянулось бесконечно медленно. Мне хотелось, чтобы сознание Констанции обрушилось на меня, как молния на колокольню, чтобы оно воспламенило меня, наэлектризовало, но мне не удавалось уловить его, обольстить, овладеть им; оно ускользало от меня, как ночная птица, чьи крылья незримо взмахивают в темноте… Собрав все силы, я заставил себя расслабиться, ощутил, как падает последний бастион сопротивления.
Я был готов. Я был телом, в котором билось чужое сердце. И я ожидал, что это существо без тела явится и приникнет в свое сердце.
Мне показалось, что призывы мои не остались тщетны. Нечто обретало форму: ответ туманный, далекий; едва слышное дуновение, которое могло бы остаться незамеченным, если бы все чувства мои не были так напряжены.
Гармония установилась, словно совершенное согласие, и жужжащее тепло музыкальной вибрации прогнало тишину.
Взаимопонимание, рожденное в сердце, которое вдруг стало обиталищем двух душ, дрожало, словно пламя свечи. Оно могло погаснуть в любой момент от первого же дуновения ветерка.
В одну долю секунды ответ явился мне, четкий и ясный, словно картинка на экране.
Письма были спрятаны под ковровым покрытием в спальне у окна.
Я с усилием поднялся с дивана. Ноги у меня затекли, дыхание сбилось. В спальню я прошаркал, как беспомощный старик, у которого отняли палку – его единственную опору.
В спальне я добрел до окна. Руки у меня дрожали. Уголок ковра чуть отставал от пола. Я потянул его на себя.
Покрытые тонким слоем пыли, они оказались там, где я и рассчитывал их найти.
Какое-то время я не решался до них дотронуться. То, что я намеревался сделать, граничило со святотатством.
Потом моя рука опустилась словно сама собой. Их было несколько, и они были перевязаны лентой. Со всей возможной осторожностью я положил письма в карман.
Теперь оставалось только уйти.
Вернувшись на улицу Шарантон, я обнаружил на автоответчике сообщение от Жозефины. В ее голосе чувствовалось раздражение. Куда я пропал? Почему не звоню? На часах была полночь – слишком поздно для звонка. Она наверняка уже легла спать.
Я положил пачку писем на стол. Имел ли я право их читать? Или нужно передать их Гаранс либо родителям Констанции? Так просто было положить их в конверт и отправить в «Эрмитаж», даже не попытавшись узнать их содержимое… Но ведь Констанция тщательно спрятала эти письма, значит, она не хотела, чтобы сестра и родители их прочли. Следовательно, мне не следовало их пересылать. А читать самому?
Любопытство победило. Мои руки дрожали, когда я прикоснулся к пачке писем. На первом не была указана дата. Я сразу узнал почерк. Это была рука Констанции.
Я еще не знаю, хватит ли у меня смелости послать вам это письмо. Однако я в любом случае должна его написать – хотя бы для того, чтобы освободиться от бремени, которое тяготит мое сердце.
Видеть вас каждый день, общаться с вами – ад для меня. Но я живу только ради этих минут. Работать без отдыха нетрудно. Трудно другое – ощущать вашу близость, когда мы склоняемся над холстом, чувствовать тепло вашего дыхания, скрывать свои чувства, притворяться безразличной.
Иногда я ненавижу вас за ту власть, что вы надо мной имеете. С момента нашей первой встречи я живу в буре. Вижу только вас. Думаю только о вас. Это наваждение! Я отдаю вам свою энергию, свою веру, свой энтузиазм и чувствую себя так, словно внутри меня ничего не осталось. И ненавижу себя, презираю, потому что мне нельзя даже мечтать о вас.У меня нет права вас любить. И все же я знаю, что всегда буду любить только вас. Вы – тот, ради которого я совершенствуюсь, отдаю работе все свои силы.
Но вы об этом ничего не знаете. Вам даже в голову не пришло бы, что такое возможно! У вас своя жизнь – жена, дети, работа, увлечения, талант. У вас есть зрелость, опыт, умение мыслить здраво – все то, чего недостает мне. Моя молодость, моя наивность и мои оплошности не тронут ваше сердце.
Поэтому я должна оставаться в тени, не пытаясь выбраться на свет.
Меня охватило смущение. Эти строки были написаны в момент одиночества, отчаяния. И если я держу письмо в руках, значит, Констанция так не отправила его адресату. Его никто не читал. И вот теперь я бесстыдно роюсь в самом сокровенном, руками вора обнажаю ее тайную страсть!
С чувством стыда и в то же время сгорая от любопытства, я прочел второе письмо.
Еще одно любовное письмо, которое у меня не хватит смелости вам послать. Вчера вечером я видела вас в ресторане с женой. Ей около сорока, она брюнетка, итальянка, очень элегантна, словом – полная противоположность мне. Она родила вам двоих детей. Она носит вашу фамилию.
Я же для вас – просто очередная коллега, одна из многочисленных «молодых и подающих надежды», которыми вы умеете себя окружить. Вы прекрасный педагог, вы умеете передавать знания, направлять, обучать. Вы тщательно отсеиваете нас, своих учеников. Вы устраиваете для нас проверки, экзамены, чтобы узнать, на что мы годимся и достойны ли работать с вами. Молодому реставратору не так-то просто попасть в вашу команду.
Хочу вам сказать, что сегодня днем мне показалось, будто вы посмотрели на меня по-новому. Так, словно впервые меня увидели. Это странно, потому что мы работаем вместе уже несколько месяцев.
Что именно вы во мне увидели?
Я почувствовала на себе ваш взгляд и разволновалась. Вы об этом догадались, потому что едва заметно улыбнулись.
Но вы не могли догадаться, что я люблю вас.
Чувство, которое я испытываю к вам, – любовь одинокая и тайная. Никто и никогда о ней не узнает.