Сердечные риски, или пять валентинок
Шрифт:
Последнее смс стало, пожалуй, единственным светлым пятном, единственным островом-пятачком ясности, надежности в том море хаоса и переживаний, в которое превратилась моя жизнь в эти три дня.
Маме стало лучше, врачи поговаривали о выписке в понедельник, если все будет в норме. Я очень хотела с ней поговорить. По-настоящему. Но пока дальше общих тем наши беседы не следовало продвигать – опасно, есть вероятность навредить откровением и ей, и себе. И между нами выросла стена непонимания, отчуждения из-за новости, которую она сообщила…
Мне необходимо было многое обдумать. Обдумать все, потому что казалось: происходящие события опередили не только мои ожидания, но и саму мою жизнь. Люся сосредоточиться не давала, свои эмоции и страхи она скрывала за активностью, усилившейся втрое. Вид ослабевшей мамы, часы, проводимые с ней, которые дОлжно было наполнить позитивом и только приятными вещами, тогда как душу скручивало чувство вины, терзало недоумение: как же так вышло, почему?.. А еще больничные стены, впитавшие и словно законсервировавшие в палате и коридорах запах лекарств и антисептиков, дух болезни – все это угнетало, придавливало к земле.
Я и сама была будто не здорова, буквально заставляла себя есть и закрывать глаза для сна, ставшим редким гостем. Просто не знала, как быть, что выстроить из того набора кубиков и деталей головоломки, что предоставила в мое распоряжение судьба. Все, что осталось от некогда четкой, определенной и ровной конструкции моей жизни. Мысли и воспоминания о Вадиме я отталкивала вглубь сознания, как можно дальше, едва они всплывали. Пресекала все расспросы Люси о нем. Ни к чему какие-то разговоры, тем более что сама не понимала, что чувствую, что вообще между нами происходит… И на данный момент разобраться с этим не была готова.
Еще каких-нибудь пять-семь минут – и я его увижу. Поздороваюсь, улыбнусь, отблагодарю за заботу и …. Что дальше?
Меня потрясло, абсолютно ошеломило то мгновение, когда, прощаясь, он крепко обнял меня, коснулся дыханием, губами моего виска, обжег шепотом… Ему удалось дать, подарить мне что-то… такое мгновение, за которое в ту страшную ночь я сумела зацепиться, чтобы устоять. Я обязана ему за это. Обязана и за его помощь с билетами, за участие и внимание. И очень скоро снова увижу его…
Чувствовала взволнованность и раскручивающееся в груди тепло. Что они означают? К чему приведут? Не имела представления. И слишком устала, исчерпана для желания иметь это представление.
… Я огляделась, едва успев ступить на перрон. Вадим уже спешил навстречу. Черное пальто расстегнуто, как обычно, руки спрятаны в его карманах, темные брюки, лишь яркий контраст – светлый свитер и шарф цвета охры на шее. Мое волнение достигло своего апогея, а еще перепад температуры: из теплого вагона – на холодящую сырость вокзала. Меня била дрожь, а улыбка вышла выдавленной и нервной.
– Привет, - тихо сказал он после паузы, остановившись рядом, жадно всматриваясь в мое лицо. На секунду я смутилась, но после подняла на него глаза.
Взъерошенный, слегка заспанный. Лучики-морщинки в углах глаз прорезались яснее. Робко улыбается, похоже, тоже нервничает, взбудоражен встречей. Такой пронзительный, напряженный взгляд…
– Вижу, это были тяжелые дни, - заключил наконец, недовольно и задумчиво поджав губы.
Я согласно кивнула, потому что в горле пересохло и меня продолжало трясти. Он, заметив мою дрожь, внезапно заключил мои озябшие кисти в свои большие горячие ладони:
– Замерзла?
– И, прижав наши сцепленные руки к своей груди, притянул меня к себе.
Утвердительный ответ застрял где-то внутри вместе с моим дыханием. Холод, купол вокзала с его звонкой пустотой и вечным движением под ним сгинули прочь, серые глаза с томящей лаской в них оказались так близко, глядели на меня, полностью поглощая мои мысли, мою суть. Я не выдержала. Перевела взгляд на его рот и дернулась от пронзившего насквозь электричества видения-ощущения, как своими губами он касается моих…
Я резко отстранилась от него, а Вадим, накинув мне на голову капюшон, забрал чемодан:
– Скорее пойдем в машину. – Предложил мне руку, а я, отступив и спрятав глаза, плотнее запахнула шарф, стиснула руки на груди и поспешила к выходу в город.
***
Выполняя его просьбу, я скупо рассказала о самочувствии мамы и о том, как провела эти дни. Запинаясь, останавливаясь практически на каждой фразе. Потому что бездонная усталость и трясучка волнения перешли в какую-то заторможенность, потому что все еще не могла принять то решение матери, потому что, отогреваясь в тепле машины, успокаиваясь в ее движении, остро чувствуя на себе взгляд его глаз с неизбывным участием и пониманием в них, я так и не сумела что-то определить для себя.
Казалось, этот внутренний холод не уйдет никогда. Теперь в его покрывающую все и вся корочку впиталась и растерянность, и страхи грядущего несчастья от своих и чужих ошибок, и боль ставшей постоянной мигрени.
Мне необходимы несколько часов сна. И покой. Изоляция от всего: от своих мыслей, своей путаницы, своего прошлого и настоящего.
Ночь тонула в сизо-снежном утре, осторожно наступающем на город. Городские огни ровно проливали бесчувственный яркий свет в загроможденное зданиями пространство, мимо проползал редкий транспорт, мрачно открывали свой зев переулки. Лишь редкие пушинки невесть откуда летевших снежинок, легкие, свежие, ослепительно белые, скрашивали это впечатление пограничья – не темную ночь, но и не свет начинающегося дня, не смерть, но также и не жизнь. Утро возьмет свое рано или поздно, но я, похоже, пока застряла в таком пограничье: я и Вадим Савельев, я и моя карьера, я и Менделеевск. Нет ни сил, ни ясности разума, чтобы что-то выбрать, расставить нужные акценты.
Конечно, он легко прочел все, понял: я выставляю границы. Даже раньше, чем я сказала:
– Вам не стоило так беспокоиться, но я очень признательна и за то, что поднялись в такую рань, чтобы встретить меня, и за ваши смс. Особенно последнее.
После этих слов, на которые ничего не ответил, Вадим долго хмурился, а я заметила, с какой силой он стиснул руль.
Лучше будет, если все останется так…
Я не считала нужным «клеить» наш разговор, в итоге совсем прекратившийся. Хотя и следовало бы расспросить Савельева о делах в офисе, о рабочих планах на следующую неделю. Возможно, даже нужно было бы завести речь о дне моего отъезда, чтобы прояснить, объяснить, в каком тумане тогда находилась… Нахожусь до сих пор.