Сердечные риски, или пять валентинок
Шрифт:
– Да, это есть. Читай, что там дальше.
Три-четыре минуты он что-то набирал на клавиатуре, сосредоточенно прислушиваясь к своему собеседнику на том конце линии, перемежая работу на компьютере краткими резюме или вопросами.
А я ждала, крайне напряженная, сидя на краешке стула, держа спину прямо и стиснув руки, лежащие на столе, так, что онемели пальцы. Смотрела в окно, в тоскливый грязно-серый день, обзор сегодня не загораживали жалюзи, сдвинутые в стороны. С изумлением увидела, что капает с крыши. Снова капель, а я даже не заметила сегодня этот очередной шажок весны, постепенно выживающей зиму, не заметила, тепло было сегодняшним утром или холодно, ветрено или приятно и тихо - слишком погрузилась в себя.
В кабинете пахло кофе – грязные чашки, выставляя белоснежные фаянсовые бока, громоздились на подносе у самого края бриффинг-приставки. Сквозь доминирующие теплые басы кофейного аромата пробивались нотки мужской туалетной воды: кедр, чуть-чуть ментола… Кажется, именно этот сладковато-будоражащий запах улавливала, когда он находился слишком близко…
– Ага, и тебе счастливо, - Савельев усмехнулся, заканчивая разговор. – Продолжай любить своих менеджеров, иначе переманю к себе.
Воцарилась тишина. Теперь моя очередь занять время и внимание руководителя. Я облизала вдруг помертвевшие губы, обнаружив, что не в силах произнести ни звука. Адреналин будто выхолодил всю кровь, я едва владела собой. И он тоже молчал. Мы даже не смотрели друг на друга: я уставилась в ровные и четкие контуры букв своего заявления, а он шуршал перебираемыми бумагами.
– Что там у вас? – наконец поинтересовался Савельев. Деловой, сухой тон.
«У вас». Я вздрогнула как от удара.
Ему раньше следовало подумать о том, чем чревато нарушение границ безэмоционального профессионального подхода. Он поздно в них вернулся. А я… Я была права: как и младший брат, старший определился с приоритетами.
Сохраняя молчание, я по полированной столешнице бриффинг-приставки передвинула заявление к краю стола руководителя, благословляя свое бессознательное решение сесть на первое место. Если бы пришлось встать и подать лист ему, он заметил бы, как дрожат мои руки. Через секунду я подняла на него взгляд.
Подперев лоб рукой, Вадим Савельев смотрел застывшими глазами в строки моего заявления об уходе. Бледный, изменившийся в лице. Сделав болезненный толчок, мое сердце остановилось, дыхание прервалось. Время, пространство, будто превратившись в вязкую, густую субстанцию, забили мне горло, уши, размыли зрение. Трясущейся рукой я стиснула край столешницы, пытаясь привести себя в чувство.
Что со мной такое? Я сознательно приняла это решение. И оно правильное. Реакция этого мужчины на него не важна.
Вадим так стремительно поднялся с кресла, что оно откатилось к шкафу. Взбешенный взгляд выжигал дотла:
– Итак, Арина Витальевна, - напряженно и жестко заговорил он, - вы хотите уйти.
Все еще лишенная голоса, я согласно кивнула.
– Так да или нет?
Он злился, черты лица заострились, подбородок воинственно выдвинулся вперед. Я поняла, что он очень близок к потере самообладания, и, следовательно, никакая беседа невозможна, никакие объяснения не будут услышаны и восприняты.
И пусть. Будет и то, и другое. Как бы я ни задевала его своим уходом, он не имеет права…
– Да, - ответила я, голос хлестко звенел. Выразительно смотрела ему в лицо, безмолвно говоря, насколько неприемлема подобная реакция. Нельзя забываться до такой степени. – Я хочу уволиться. Заявление составлено по всей форме.
Мгновение мы молчали оба, не сводя друг с друга пронзительных взглядов. Слух резало его шумное дыхание. Я деловым тоном добавила:
– По возможности мне хотелось бы уйти сразу же, не ожидая двух недель.
– Даже так? – Вадим, выдохнув, недобро усмехнулся, а я дернулась. – И на каком основании?
– На основании семейных обстоятельств. Вы в курсе их.
– Нет, вы не поняли. Как руководитель я не вижу оснований для вашего ухода. Вы прекрасный работник, с блеском прошли испытательный срок. Должность, зарплата, условия, согласно вашим же словам, более чем приемлемы. Так по какой причине я вижу это, – Савельев ткнул пальцем в мое заявление, - перед собой?
Листок скользнул по полировке обратно в мои руки, а Вадим, обогнув стол, встал рядом со мной. По спине пробежали мурашки.
– Причина – мое собственное желание.
– Это не причина, это отговорка. Если дело в здоровье матери, берите дни в счет отпуска. – Веско гнул свое, глядя на меня сверху вниз. Я крепко стиснула зубы.
– Если же нет… Назовите хотя бы одну объективную причину вашего ухода, и я подпишу. Вы уйдете сразу же, не отрабатывая две недели. – Жесткий, сверлящий взгляд, застывшее, напряженное лицо.
Причина. Назвать ему причиной тот факт, что наша дальнейшая совместная работа невозможна, поскольку я неравнодушна к нему? Что больно видеть, слышать его? Что в данный момент я беспомощна, не способна справиться с собой, не говоря уже о работе, что сильно нуждаюсь в том, чтобы разобраться в себе как можно дальше от Москвы, «Мэнпауэр» … и него самого?
Нет, это уж слишком…
Его сотовый, лежащий среди вороха папок, пронзительно зазвонил, мы повернули к нему головы. Это знак того, что достаточно, беседа окончена. Мы оба не в состоянии ее продолжать. Я поднялась на непослушные ноги, чуть отодвинув стул в сторону, иначе, вставая, задела бы Савельева грудью – так близко он находился ко мне. И волновал меня этим: аурой своего тепла, запахом туалетной воды – хвоя, чуть-чуть пряного сандала и ментола…
– Я очень прошу вас подписать мое заявление, - тихо, но бесстрастно произнесла я, когда сотовый смолк. Через несколько секунд рингтон зазвучал вновь.
– Подпишу, как только будет названа причина, - в ответ процедил он и, шагнув к телефону, освобождая меня от давления своей близости и взгляда, ответил на звонок, сердито выкрикнув: ”Да, говорите!»
Я не стала дожидаться его очередной свободной минуты, постаралась как можно быстрей и бесшумней покинуть кабинет.
***
Преодолеть сегодняшний день, а завтра будет совершенно иной. Именно – преодолеть, не пережить. Завершить дела, привести их в тот порядок, в котором легко сориентировался бы новый человек.