Сердечные риски, или пять валентинок
Шрифт:
Собрав в кулаке края ворота пальто, сжавшись от холода, я впитывала его слова, многое проясняющие, примеривала их к себе. В нас обоих бушевали эмоции. Оба грешили тем, что приписывали друг другу что-то, чего на самом деле не было. А теперь что? Буря стихла или все же нет?
Нет, я не доверяла… Боялась доверять.
– Его приезд, букет и… остальное, - наконец тихо произнесла я, теребя пуговицу. – Это стало неприятной неожиданностью и для меня. Чувства? – задумавшись, прислушавшись к себе, покачала головой. – Ничего настоящего, только такой манящий мираж и мечты. Что бы он ни говорил, между нами практически ничего и не было. И, разумеется, нет сейчас. Да, он тот человек, который влечет к себе с большой силой, с ним приятно находиться рядом, взаимодействовать. Он вселяет в душу легкость и веру в собственные силы. В нем много жизнелюбия и обаяния. И какого-то задора. Да, в него легко влюбиться, а потом легко потеряться…
Оборвав фразу, я посмотрела Вадиму в лицо. Последний рубеж, за которым больше никаких рамок, формальностей, сдержанности и защитного кожуха этики. Мы больше не начальник и подчиненный. И больше не друзья. Мы… кто?
Глубоко вдохнула, задержала воздух в легких, крепче вцепилась онемевшими пальцами в края ворота и закончила:
– И то же самое я скажу и про тебя.
– Про меня? – он смотрел на меня с какой-то жесткой серьезностью. – То есть мы с ним оба… одинаково плохи или хороши? У нас обоих ни шанса, так? И за тонной обаяния кроется разочарование? Ты это мне хочешь сказать?
– быстро, требовательно спросил, засунув в карманы руки, стиснутые в кулаки.
Я не ответила. Почувствовав, что практически окоченела без движения, встала со скамьи. Вадим поднялся следом.
Мы пошли к центральной аллее, начинавшейся от небольшой площадки, где и стояла та скамья, только что ставшая свидетельницей обнажения чувств и заблуждений. На ходу я застегнула пальто заледеневшими пальцами, поглубже сунула руки в карманы.
– Ответь.
Теперь моя очередь обнажить свои чувства и заблуждения. И болезненные вопросы. Он ждал, я остро ощущала его нервозность, нетерпение.
– Я не знаю… - Меня сотрясал озноб, а к глазам почему-то подступили слезы. – Точно знаю одно: все связанное с Димой осталось в прошлом. Больше к этому не вернусь. Он оказался не тем человеком, притяжению к которому стоит верить.
– Понятно, - глухо отозвался Вадим, добавил после паузы:
– А я тот человек?
Тот ли он человек? Он всячески доказывал, что да. Все, что я думала о нем, что чувствовала, когда он находился рядом, говорило «да». И мое сердце, гулко барабанившее в груди и в висках, говорило «да». Но это «да» звучало и прежде, с другим.
– Н-не знаю…
Я перевела дыхание, помолчала.
– Все очень… - замялась, кусая губу, подбирая слово, - стремительно. Я запуталась, а ты сам разве нет? Ты с точностью можешь сказать, что за твоими чувствами стоит именно любовь, а не что-то другое. Может, желание исправить поступок Димы? Воспитательные цели? Может, хочется обойти его? Вот я сама… Каких-то два месяца назад я считала, что люблю твоего брата, а теперь считаю, что люблю… - Я осеклась, нервно стиснула руки на груди, пытаясь согреться.
Вадим внезапно остановился и, обхватив меня за плечи, развернул к себе.
– Ариша, посмотри на меня. – Я взглянула в его лицо. Рассерженный взгляд не отпускал, прожигал, заверял:
– Я же люблю тебя, пойми. Ты представляешь, что сейчас со мной творишь? Что сотворило твое заявление об уходе? Один благой плод оно все-таки принесло: я для себя все решил. Решил, что мне все равно, остыла ты к Диме или нет. Плевать. Все равно, до какого бешенства меня доводит одна мысль, что ты и он… Решил, что готов на все, чтобы удержать тебя рядом. Какие, к черту, воспитательные цели, какое “обойти”? Я повторю тебе: я люблю тебя. Я подразумеваю именно то, что говорю. Никогда прежде не испытывал такого, мне не с чем сравнить, но, знаешь, когда я произношу эти слова, то чувствую: они горят на моем языке. Ты слышишь?
– Он слегка встряхнул меня и, повысив голос, произнес с расстановкой:
– В слово “люблю” я вкладываю тот смысл, который у него есть. Оно настоящее, поверь.
Я молчала, терялась в его темных глазах, в твердой хватке пальцев, сжимавших мои плечи. Озноб и слабость очередной судорогой прокатились по телу, и Вадим, обняв, прижал меня к себе, чтобы согреть. Почувствовала, как его подбородок уперся в мою макушку:
– Все-таки запорол дело, - усмехнулся.
Я пробормотала, уткнув замерзший нос в драп его пальто:
– Ты говоришь, что настоящее, а мне все кажется иллюзорным или… нежизнеспособным.
Он крепче сомкнул объятия:
– Это чувство жизнеспособно.
– Ты так уверен в этом? Что ж, твое, может быть. А мое?
– И твое тоже.
Почему он так уверен? Что дает ему такую уверенность? Не понимала.
– Мне нужно время, чтобы… удостовериться. И тебе тоже. Больше я не буду рисковать. Мне нужно все обдумать и решить.
Я застыла, робко скользнув замерзшими ладонями под полы его пальто на груди. Осознавала, что лучше, правильнее высвободиться из его рук, но было очень тепло в его объятиях, очень спокойно, надежно. Некоторое время мы стояли так: заточенные в нашем молчании, разъяснении неразъяснимого, в нашем тепле, одном на двоих, будто в стены, заключенные в толщу привычных городских шумов, движения и в синий сумрак вечера, облаченного в блеск электрического освещения.
И вновь ко мне вернулась та мысль, что посетила этим утром – о роковом шаге в судьбе. Чуть отстранившись, я заглянула ему в глаза:
– С самого начала это должен был быть ты. И тогда все сложилось бы правильно.
Вадим вопросительно выгнул бровь, а я сбивчиво пояснила:
– Ты рассказывал мне, что поехал улаживать проблемы в Питере. Если бы ты не уехал тогда, то все было бы иначе. Мы могли бы тогда встретиться. Это ты был бы на месте Димы в тот день. Подвез бы меня…
Он со слабой улыбкой покачал головой:
– Все к лучшему. Все сложилось так, как должно было. Если бы это был я, а не Дима, ничего бы не вышло. Твой номер телефона я попросить бы не осмелился, молчу уже о том, чтобы принять тебя на работу.
Последние его слова больно кольнули.
– Я плохой работник?
Издав смешок, он снова притянул меня к своему телу, уткнулся лицом в капюшон:
– Ты отличный работник. Дело в другом. Первый взгляд на тебя – и как обухом по голове. Я человек, придерживающийся норм в руководстве. Принципов у меня не меньше, чем у тебя. Так как бы я мог взять к себе в сотрудники девушку, к которой, мягко говоря, неровно дышу? Дело бы явно закончилось использованием служебного положения. Хотя… Хотя этим оно и закончилось.