Сердитый бригадир
Шрифт:
— А теперь пройдись. Ну, как, хорошо? Удобно?
Иногда настойчиво просила его:
— Пожалуйста, не донашивай носки до таких дыр. Как немножко протёрлось, снимай сразу, я заштопаю.
Зимой на почте легко справлялись со своей работой, а летом, в страдную пору, приходилось туго: появлялось в селе много приезжих, привозили из Бендер огромные брезентовые мешки с письмами, чаше верещал коммутатор, — рук не хватало.
Ещё под Лугой Женя привыкла помогать отцу, и здесь, в Р., в свободное от занятий время она
С полу ей было не достать до штепселей, и поэтому приходилось стоять на стуле, что сперва очень смущало её, но потом она привыкла. Наушники и микрофон рассчитаны на взрослых: всё было велико для Жениной головы. Как она ни подгоняла ремешки, приборы сползали на сторону.
Жители села постепенно привыкли видеть девочку на коммутаторе. Забегая на почту, они говорили ей те слова, которые и положено говорить телефонистке, когда надо срочно получить разговор.
Иногда толпились перед барьером несколько человек и все наперебой просили разными голосами:
— Как там Бендеры: отвечают?
— Женя, будь человеком, дай мне срочно райпотребсоюз!
— Женечка, мы же вчера пармен начали снимать, мне же тара нужна!..
Бывало, что в это же время звонили из монастыря и бархатный голос настоятеля заполнял трубку:
— Не откажите в любезности соединить меня с кишенёвским собором.
Маленькие руки летали по коммутатору, как воробьи. Правая вертит ручку индуктора, левая вставляет и вынимает штепселя. Женя работала с жаром. Волнение клиентов передаётся и ей.
— Бендеры!.. Бендеры!.. Да что ты, заснула?
— Райпотребсоюз, отвечайте «Красному садоводу»!..
— Кончили? Надо совесть иметь. У людей пармен начали снимать!
— Товарищ настоятель, сейчас даю Кишинёв… Попросите, пожалуйста, чтоб у вас на колокольне потише звонили, совершенно невозможно работать…
Она знает всё, что делается в районе. Имена отличников урожая, фамилии лодырей, прогульщиков, цифры, проценты, планы — всё это проходит через её руки. Далеко не каждому в районе известно, что ей двенадцать лет. Это позволяет Жене разговаривать по телефону очень независимым тоном. Да и не только по телефону…
Бывает, что ещё с порога человек слышит пронзительный Женин голос:
— До каких пор вы будете задерживать сводки? Уже три раза из района звонили.
— Товарищ Чубаров, что ж у вас яблоки осыпаются? Неужели трудно было, как в «Ворошилове», подпорки поставить?
— Мы, Женечка, ставили, — извиняющимся тоном говорит рослый бритоголовый председатель «Красного садовода». — Ветер, понимаешь, ночью поднялся, их и осыпало.
— Сколько яблок побило! — сурово выговаривает Женя.
— Так мы ж не нарочно…
— Теперь, небось, придётся пускать всё на компот?
— На компот, на варенье, на повидло, — вздыхает Чубаров.
Женя любит и компот, и варенье, и повидло, но она говорит:
— Безобразие какое!
В тот год урожай винограда и яблок был необыкновенно велик. Он спутал все планы уборки: яблоки поспевали раньше срока, поздние сорта наступали на ранние, да и самое количество фруктов ошеломляло людей. Казалось, что на деревьях нет листьев: настолько они были усеяны яблоками. Гнулись подпорки, некоторые стволы раскалывались пополам от тяжести ветвей.
Всё чаще по утрам земля была усыпана «падалкой» — опавшими за ночь яблоками, — их не успевали собирать; они лежали поначалу свежие, жёлтые, краснобокие, золотистые, затем на них начинали появляться пятна, в воздухе стоял густой, дурманящий запах.
В «Красном садоводе» работали с раннего утра до поздней ночи. Всё, что положено было сдать государству, давно сдали, а деревья стояли отяжелевшие от плодов, и казалось, не будет конца уборке.
Чубаров часто звонил из правления колхоза в район и передавал сводки.
Женя хорошо знала голоса своих абонентов и даже по тону научилась распознавать их настроение. Уже дней десять подряд она слышала, как Чубаров глуховатым, севшим голосом сообщает в Бендеры столбцы цифр. Однажды после очередного звонка она спросила:
— Кончили?
Слышно было, как Чубаров вздохнул в трубку, а потом ответил:
— Кончил.
— А вы не расстраивайтесь, дядя Петя.
Чубаров помолчал, потом спросил:
— В «Ворошилове» сколько убрали?
— Восемьдесят три процента.
— Ну вот видишь, а ты говоришь, — не расстраиваться. Мы ещё до семидесяти не дотянули.
— У вас же народу меньше, — попробовала успокоить его Женя.
— Старая песенка, — сварливо сказал Чубаров, словно не он был председателем колхоза, а Женя.
— Что же теперь делать? — спросила Женя.
— Главное, чтоб ветра не было… А ты, собственно, кто такая, чтоб у меня отчёт спрашивать?
Женя не поняла, шутит он или говорит серьёзно. Она обиделась:
— Я вам всегда Бендеры вне всякой очереди даю. Мне вас нисколько не жалко. Мне яблок жалко.
— Для тебя, племянница, на всю зиму хватит, — уныло пошутил Чубаров. — Приходи завтра в кладовую, угощу.
— Очень нужно! Как будто я для себя! В «Ворошилове» вон восемьдесят три убрали, а у вас до семидесяти никак не дотянут.
— Ну, это, знаешь, не твоё дело! — рассердился вдруг всерьёз Чубаров. — Каждая девчонка будет указывать!.. Давай мне ещё раз Бендеры!