Серебро и Золото
Шрифт:
– Вы ведь спросили о том, действительно ли мы являемся мужем и женой?
– Да.
– Не стала спорить Елизавета.
– Это правда, - подтвердил он, и, хотя остался, все так же спокойно стоять перед ней, девочке показалось, что сначала Людо предполагал развести руками. Предполагал, но не сделал, и если она не ошиблась, приписав ему не имевшее места намерение, то это была первая удачная "догадка" на счет ее собственного супруга.
– Тогда...
– но, как оказалось, произнести вслух то, что уже прозвучало в разговоре со старой баронессой, Елизавета не смогла. Не повернулся язык. Однако Людо по всей видимости в разъяснениях не нуждался.
– Для меня это высокая честь, - с самым серьезным видом произнес он, глядя ей прямо в глаза.
– Но
А глаза у ее мужа были синие, и от его прямого взгляда мороз пробегал по позвоночнику. Чувство это ей было совершенно незнакомо, но скорее понравилось, чем вызвало реакцию отторжения.
– У меня еще нет...
– она сделала над собой невероятное усилие и, моментально перебрав в уме множество словесных выражений, выбрала, возможно, и не лучшее, но зато достаточно циничное, - кровотечений. И я вряд ли смогу сейчас же от вас понести.
Подбородок вверх, взгляд, упирающийся мальчику - а он был выше нее на целую голову - в лоб, и жесткая линия плотно сжатых губ.
– Вы напрасно обиделись, - голос Людо звучал мягко, и в нем слышались ... О, да, это несомненно было восхищение и благодарность. А вот, как "пахнет" любовь Елизавета пока не знала. В ее окружении никто никого никогда не любил. Оставалось надеяться, что она еще узнает этот "запах", но для этого, наверное, ей придется приложить немалые усилия. Факт свершения брачных обрядов не гарантировал взаимной любви, а они с Людо пока были едва знакомы. Соответственно, и сказать наверняка, возникнет ли у него когда-нибудь такое чувство к ней, Елизавете Скулнскорх, было невозможно.
– Вы напрасно обиделись, - сказал он.
– Я обещаю вам преданность и заботу, и, разумеется, дружбу. И я надеюсь когда-нибудь полюбить вас так, как вы того заслуживаете.
– Людо шагнул к ней, быстрым движением поймал опущенную правую руку и, чуть склонившись вперед, поднес к губам тонкие "нервные" пальцы. От неожиданности - а он оказался невероятно стремителен - Елизавета даже вздрогнула, но в следующее мгновение от пальцев, которых коснулись прохладные губы Людо, сквозь руку и прямо в сердце ударила волна такого жара, что девочка едва устояла на ногах. Вероятно, секунду или две она и вовсе пребывала вне сознания и осознания, но когда вновь ощутила себя и поняла, кто она и где находится, супруг сжимал уже крепкими ладонями ее плечи и целовал прямо в губы. Ощущение оказалось странным и... необычайно волнующим. А когда Людо разорвал "контакт", она успела даже мимолетно пожалеть, что все так быстро закончилось. Впрочем, если верить книгам, поцелуй мог длиться вечность.
– Я...
– кажется, Людо тоже растерялся.
– Вы...
– но и она не знала, что сказать.
К счастью, в дверь постучали, разрушая не успевшую развернуться во всю силу неловкость, и вошедшая горничная тетушки поинтересовалась, правильно ли она поняла, что госпожа графиня будет отныне спать в Лазоревых покоях?
А покои эти были просто великолепны, но - хоть и находились на третьем этаже - были слишком велики для маленькой девочки. В особенности кровать под тяжелым бархатным балдахином.
– Правильно, - коротко ответила мгновенно овладевшая собой Елизавета.
– И чтобы после десяти вечера ни одной живой души на графской половине не было. Это приказ.
***
Правду говоря, ей было страшно. Одно дело сказать, другое - сделать. Но это именно то, что произошло с графиней Скулнскорх. В создавшихся обстоятельствах Елизавета должна была сказать как раз те слова, что сказала. И ей даже показалось на миг, что слова эти - вполне литературные по происхождению, - удивительно точно соответствуют ее желаниям и состоянию души. Однако чуть позже она поняла, что это не так или, как минимум, не совсем так. Будущее - ближайшее будущее Елизаветы - предстало вдруг перед ней совсем не таким очевидным, как следовало из прямого смысла прозвучавших слов. Там, в этом будущем, которое должно было состояться так скоро, что от ужаса сжималось сердце, и желудок поднимался к
Без четверти десять она выскочила из ванной, вытерлась - служанку, обычно помогавшую ей с вечерним туалетом, Елизавета решительно отослала прочь - и, надев самую красивую свою ночную сорочку, сшитую из такого тонкого батиста, что казалась прозрачной, вошла в Лазоревые покои. В отличие от вполне современной ванной комнаты, лишь декоративно выдержанной в стиле прошедшей эпохи, в парадной опочивальне, поражавшей своими размерами, было темно, холодно и неуютно. Огромная кровать походила в свете зажженных свечей и отсветах пламени, игравшего в камине, на древний замок, покинутый людьми и населенный вампирами и привидениями. Елизавета вздрогнула от мгновенно возникшего в ее хорошенькой головке образа, но, возможно, все дело было в не успевшем прогреться знобком воздухе необитаемых покоев. Впрочем, ее слабости никто не заметил - она была здесь одна. А властвовавший в опочивальне холод напомнил Елизавете о том, что на рубашку следует что-нибудь накинуть, хотя бы и пеньюар, который заменит ей на этот раз ночное платье, и о том еще, что на столике рядом с камином стоит хрустальный графин со сладким вином с острова Лесбос. Вина этого, как, впрочем, и абсолютного большинства других вин, Елизавета пока еще ни разу не пробовала. Все, что ей до сих пор дозволялось, сводилось к нескольким глоткам шампанского вина в новогоднюю ночь и щедро сдобренному медом глювайну , которым ее лечили от редких простуд. Однако теперь, когда она так неожиданно стала взрослой женщиной, Елизавета могла решать сама, что хорошо, а что - плохо.
Графиня подобрала кружевной пеньюар, оставленный служанкой на полукреслице перед напольным венецианским зеркалом, накинула на плечи, с сожалением отметив, что ночное платье из фряжской фланели было бы сейчас предпочтительнее, и подошла к сервированному на двоих столику у камина.
"Выпить вина?
– мысль получилась жалкой, словно она перед кем-нибудь оправдывается.
– Я только хотела попробовать..."
Пожав плечами, она вынула из графина пробку и налила себе в бокал немного остро и вкусно пахнущей рубиновой жидкости.
– Вы любите вино?
– каким-то образом она пропустила момент, когда вошел Людо, и не вздрогнула только потому, что уже почти четыре часа подряд держала себя "в узде".
– Не знаю, - снова, но уже по-другому пожала она плечами.
– Но собираюсь узнать. Хотите?
– И она взглянула на него через плечо.
– Это я должен разливать вино, - Людо подошел к ней, забрал графин и налил себе немного вина. По правде говоря, совсем немного.
– Я не хотел бы опьянеть, - объяснил он, поднимая бокал.
– За нашу встречу!
Этот тост вряд ли можно было назвать оригинальным. Во всяком случае, он довольно часто мелькал на страницах книг, которые приходилось читать Елизавете. Другое дело, кто и как его произнес. И как при этом отражались огни свечей в темно-синих - кобальтовых - зрачках Людо.
"Весьма убедительно..." - но вслух она, разумеется, ничего не сказала, лишь улыбнулась загадочно - как Зои Гильдернстерн на знаменитой картине Мейстера Иакима - и пригубила вино, бросив на Людо "волнующий" взгляд поверх бокала.