Серебряная луна
Шрифт:
— Когда-нибудь я тебя убью! — не раз говорил он ей.
— Почему не сейчас? — изогнув нежную шейку, ласково спрашивала она.
Париж не переставал удивляться замужеству Иможен, и, хотя их брак со временем не распался, все по-прежнему продолжали гадать, чем же все это кончится.
— Хоть бы раз с ней случилось какое-нибудь несчастье, — говорила младшая сестра Наполеона, принцесса Полина Боргезе.
Сама она была красива, как греческая богиня, но рядом с Иможен ее очарование бледнело, как луна при свете солнца, и она страстно ненавидела герцогиню, чем
Красота Иможен требовала экстравагантной, экзотической роскоши. Фабьен де Монестье получал срочные сообщения накануне битвы, а иногда даже на поле боя. Его жене вдруг нужны были деньги или драгоценности и трофеи из стран, которые он покорял именем Наполеона. Сначала запросы жены ужасали генерала, но когда она спокойно и настойчиво стала угрожать, что бросит его, он сдался. Каждую неделю в Париж летели гонцы с запечатанными свертками, везли тяжелые ящики с картинами, мебелью, гобеленами и скульптурами из завоеванных городов.
Император относился к этому спокойно, и свет решил, что он сам влюблен в Иможен. На самом деле все было не так: Наполеона вообще не трогала ее красота. Но кое-что их все-таки связывало. Оба были одинаково хитры, чрезмерно честолюбивы и в определенных обстоятельствах абсолютно безжалостны. Императору льстило, что один из самых выдающихся его генералов женат на женщине, которая по своему рождению должна была бы находиться в стане его врагов. Он находил Иможен полезной. Через нее он узнавал все о самых видных и агрессивных представителях старого режима.
— Расскажите мне об этом человеке, — говорил он и называл имя герцога, о котором ему донесли, что тот плетет против него какую-то интригу.
— А, кузен Жерар! — смеялась Иможен. — Вам нечего опасаться с этой стороны. Довольно мрачный тип, но его жизнь — образец добродетели. Ему не повезло в любви, вот он и растрачивает себя в бесплодных интригах. А донос Фуше можно выбросить в мусорную корзину!
Фуше, маленький и хитрый, с глазами-щелочками на смуглом лице, занимал при Наполеоне посты министра внутренних дел и шефа полиции. Он терпеть не мог Иможен, потому что она высмеивала его, но ему никак не удавалось уличить ее в действиях, враждебных Наполеону. Месяцами его шпионы следили за ней, но не поймали ни на чем, кроме многочисленных супружеских измен, которые Иможен и не пыталась скрывать. Он покраснел от ярости, когда Иможен на торжественном балу при всех спросила его, не намерен ли он сам пополнить список ее любовников, который так энергично составляет. Смех Наполеона сделал оскорбление почти невыносимым. А она не унималась:
— У меня нет секретов, месье Фуше, но если вы мне не верите, разрешаю вам сесть за ширмой у меня в спальне. То, что вы услышите, будет, безусловно, поучительно, но ничего вам не даст!
После этого Фуше оставил ее в покое. Все знали, что это зловещий знак; но Иможен совершенно не боялась. Фактически она не боялась ничего, кроме старости и утраты красоты.
Но до этого еще далеко, решила она, свежая после ванны, вытертая, напудренная и все еще обнаженная, стоя перед зеркалом, пока ее горничная держала наготове мягкую, прозрачную сорочку индийского муслина.
Несколько минут спустя в белом бархатном пеньюаре, отделанном бесценным кружевом из какой-то завоеванной страны, Иможен вышла в будуар, где несколько человек ждали, чтобы она удостоила их беседой.
Двоих она сразу удалила жестом, третьему позволила остаться.
Граф Меттерних, австрийский посол, не удивился благосклонности к собственной персоне. Высокий и стройный, с надменной улыбкой, он слыл одним из самых интересных людей в Париже и неизменно пользовался расположением прекрасного пола. Они с Иможен уже не были любовниками, теперь они нужны друг другу в совершенно ином качестве. Письма посла на родину обогащала информация Иможен, которая лучше всех знала, что происходит при дворе.
— Вы получили мое послание, Клеман? — спросила Иможен.
Он поцеловал ей руку и пробормотал изысканные комплименты, безо всяких эмоций глядя в прекрасное лицо.
— Да, получил, но у меня нет сведений об этом молодом человеке, — ответил граф Меттерних.
— Но Фуше совершенно уверен, что три или четыре года назад он был в Австрии!
— Может быть, но меня тогда там не было, — ответил граф Меттерних. — Однако имя я припоминаю. Погодите, что-то вертится в голове, причем имеющее отношение к моей семье.
— Ну, ну, рассказывайте! — нетерпеливо потребовала Иможен.
— Да, вспомнил, это связано с моей кузиной Камиллой. Милая девушка, ее отцу принадлежат большие земли севернее Вены… Чуть не разразился скандал, но ничего, удалось замять. Она влюбилась в какого-то молодого человека, он соблазнил ее, а жениться не пожелал.
— А имя? — затаив дыхание, спросила Иможен.
— Имя, имя… Да, я уверен, почти полностью уверен, что это он и был — Арман д'Ожерон. Но для вас я разузнаю о нем больше. Сегодня же напишу бабушке Камиллы, она сейчас живет в Шантильи, и вы все будете знать об этом молодом человеке. А почему он вас так интересует?
— Вам обязательно задавать этот вопрос? — подняла брови Иможен.
— Он красив, не отрицаю, но, по-моему, вряд ли в вашем вкусе, — ответил граф Меттерних.
— А у меня есть вкус? — спросила Иможен.
— У каждого имеется определенный идеал противоположного пола, он проявляется даже в мимолетных увлечениях…
— И каков же мой идеал? — забавлялась Иможен. — Фабьен? Или вы?
— Нет, конечно, но в каждом из нас есть что-то от вашего типа: мы оба честные люди, мы не делаем секрета из своих желаний, а наши желания происходят от страстного увлечения.
Иможен запрокинула голову и засмеялась. Пеньюар распахнулся, почти не оставляя ничего воображению.
— Ах, ну это уж слишком! Вы, мастер интриги, можете вообразить себя страстно увлеченным?
— Я говорил о себе не как о дипломате, а как о мужчине, — заметил граф.
— А сочетание того и другого это и есть мой Клеман? — осведомилась Иможен. — Нет-нет, мой друг, у вас с Фабьеном нет ничего общего, и ни один из вас ничуть не похож на Армана д'Ожерона.