Серебряная пуля
Шрифт:
— Иногда, точнее, довольно редко здесь появляются люди, с которыми имеет дело только руководство института. Их могут даже регистрировать под вымышленным именем.
— Ты шутишь?
— Нет, тем более что это не такая уж тайна для окружающих. — Он взглянул на часы. — Слушай, думаю, самое время посетить моих пациентов, которые скоро станут твоими.
— Хорошо, — сказал Логан, — по крайней мере, это мне более знакомо.
— Может быть, хотя здешние пациенты не такие, к каким ты привык.
Логан опять смутился.
— Ну, у меня вообще-то была большая практика в Клермонте, и я имел дело с последней стадией
— Нет, — прервал его Левитт. — Существенная разница. Тех пациентов ты лечил индивидуально и в зависимости от меняющихся обстоятельств мог импровизировать. Так?
— Конечно.
— Ну так вот. Я не могу объяснить более доходчиво, Логан, но здесь у тебя будет нулевая возможность такого варианта лечения. Вообще никакой. Твоя работа — четко следовать предписаниям. В точности сохранять цикл. Иногда ты вынужден будешь действовать вопреки своему мнению, каким бы верным оно ни казалось.
Логан молча воспринимал услышанное.
— Да, придется психологически перестраиваться, чтобы приспособиться.
— А что будет, если пациент начнет задавать вопросы о лечении?
— Это все время происходит. Твоя же задача — проследить, чтобы пациент не отступал от курса. Иначе ты спутаешь звенья цепи исследования и не будет возможности узнать, как пациент реагирует на лечение и какова длительность этой реакции. Когда пациенты начинают покидать АИР, то утверждают, что работа делалась небрежно или что лечение слишком токсичное. — Он помолчал. — Поверь, если пациент, лечащийся по курсу, уходит от тебя, то старший, ведущий исследование, способен на все. Некоторые из этих ребят просто убийцы.
— Да, мне тоже так показалось.
Левитт кивнул.
— Я слышал о таком случае недавно у Шейна. Ну что ж, добро пожаловать в АИР.
— Некоторые из этих ребят… — Логан на секунду умолк, кажется, готовый взорваться в любую минуту.
— Ну, к этому ты скоро привыкнешь.
— Я хочу сказать, одно дело младшие сотрудники. Они ведь просто ненавидят друг друга.
— Точно, — улыбнулся он. — Когда я впервые сюда пришел, один парень показал мне диаграмму, в которой он отразил взаимоотношения между главными соперниками: каждый из старших был обозначен кругом, линии, обозначающие нормальные взаимоотношения, — черными чернилами, а линии ненависти — красными. — Он сделал эффектную паузу. — Так что я тебе скажу, диаграмма походила на спутанные провода телефонной станции.
— Но ведь в этом нет никакого смысла. Даже в Клермонте…
— А ты вообще имеешь понятие о том, какое жуткое соперничество идет за фонды? Это как игра — каждый раз кто-то выигрывает, а кто-то проигрывает.
Левитт объяснил Логану, что у Шейна и Стиллмана давняя вражда. Когда-то давно Шейн поддержал молодого исследователя, подошедшего очень близко, вернее, даже разработавшего новое лечение рака груди. Он использовал выстрел шприцем с моноклоновыми антителами прямо в кровь с биохимической целью — найти и уничтожить злокачественную клетку. Стиллман яростно воспротивился (и победил), уверив, что данные для выводов неполные. А вскоре после этого он разработал способ лечения на той же самой основе. В общем, все просто — Стиллман считал лечение рака груди своей сферой. И то, что вокруг его темы крутился Шейн, сделало их врагами на всю жизнь. Причем Шейн нажил не одного врага — у Стиллмана в союзниках полдюжины ключевых фигур
— А здесь в чем дело?
Он пожал плечами.
— Да ничего такого. Как вода и масло. Для Ларсена Шейн — средоточие всего самого отвратительного не только в науке, но и в жизни. И наоборот.
Логан уже многое стал понимать.
— А Ларсен со Стиллманом ладят?
— Ладят? — спросил тот удивленно. — Ты хочешь сказать — друзья?
Он остановился, словно ища нужные слова.
— Слушай, я попытаюсь упростить. У каждого наверху есть свое маленькое феодальное владение и свои собственные верноподданные. Конечная цель каждого — победить или повергнуть остальных. Но иногда из стратегических соображений они выбирают разных союзников для борьбы с общим врагом. Дошло?
— То, что ты говоришь, похоже на средневековье.
Логана едва ли можно было считать наивным, но он удивился такой откровенности.
Левитт улыбнулся.
— Да, но мне никогда не приходилось слышать, чтобы здесь использовали булавы и кипящее масло.
Логан сдержанно кивнул.
— Значит, судя по твоим словам, мне лучше держаться одинаково ровно со всеми.
— Тебе лучше приготовиться к тому, что можно ожидать от пациентов…
— Ну, с этим я знаком. Дрянным отношением меня не удивишь.
— Это ты так думаешь. Здесь люди другого полета. Многие сделали все возможное и невозможное, чтобы сюда попасть. Своим врачам они уже заявили: «Больше я не буду принимать то дерьмо, которое вы мне даете». Им пришлось пройти длительный курс лечения, который ничем не кончился. И институт — зона риска, немногие стыдливые мимозы способны здесь адаптироваться. Да, они борются. Ничего удивительного.
Левитт кивнул.
— Правда в том, что если у тебя рак, то лучшего места для лечения нет. И со стороны пациентов должно быть полное подчинение, это их часть сделки, и иногда за это заставляют тебя платить.
Он пошел к выходу, Логан следом.
— Я пытаюсь тебе объяснить, что конфликты между нами и пациентами неизбежны. Потому что, по сути дела, у нас разные цели. Мы заинтересованы в том, чтобы найти, как лечить рак, они хотят, чтобы их рак был вылечен. Никто из них никогда не употребляет термин «подопытная свинка». Но многие пациенты в конце концов приходят к мысли, что, дав подписку, согласились именно на это.
— Понял, — мрачно констатировал Логан.
— Нет еще, но уже близок к пониманию. — Завернув за угол, они подошли к лифту со светящимися огоньками. — Давай пойдем посмотрим Рочелл Боудин.
— А что у нее?
Логан прочитал несколько десятков историй болезней, оставленных Левиттом.
— Массивная средостения болезни Ходкина. Она одна из пациенток Ларсена.
— Ах да, правильно. — Как всегда, Логан запоминал людей по их болезням, а не по именам. — Она в группе для опробирования новой лекарственной комбинации против болезни Ходкина. И она сейчас на экстракте коры надпочечников, на химии.
Речь шла о третьей фазе. АСЕ — химиотерапия из трех комбинаций, используемых в лечении, которое двадцать пять лет назад начал доктор Кеннет Маркелл, ныне глава АИРа. И это лечение если и не давало стопроцентного эффекта, то значительно уменьшало опухоль в восьмидесяти процентах случаев.