Серебряная Рука
Шрифт:
Хотя эти собаки и дрались, как львы, мы сумели потеснить их и наверняка разбили бы, но тут моя лошадь споткнулась о скатившийся со склона камень и, упав, подмяла меня под себя. Пока я лежал поверженный и придавленный к земле, барон Фредерик налетел на меня и пронзил своим копьем. Рана от его подлого удара чуть не отправила меня на тот свет. Все же мои воины сумели вытащить меня и дать такую взбучку Змеелову с его собаками, что у них не хватило сил преследовать нас. Вместе со мной мои люди благополучно вернулись домой.
Но
Клянусь Небом, я отплачу потомкам мерзкого рода Родербургов из Замка Змеелова. Их предки в давние времена построили свой замок для посрамления нашего рода Вульфов. Их дед убил деда моего отца, барон Николас убил двоих членов нашего рода, а теперь барон Фредерик нанес мне рану, которая волею жестокой судьбы оказалась смертельной для моей любимой жены.
На этом месте барон Конрад замер на мгновение, а затем, потрясая кулаком над головой, закричал:
— Я призываю в свидетели всех святых: если красный петух не прокричит на крыше Змеелова, он прокричит в моем доме. Если мне не удастся уничтожить Змеелова, он подстроит западню мне, Отважному Змею. Но этого я не допущу!
Барон выдохся и замер, вперив бешеный взгляд в аббата:
— Ты слышишь, ты понимаешь меня?
И неожиданно разразился диким, раскатистым хохотом. Аббат Отто тяжело вздохнул, но не стал больше переубеждать своего гостя.
— Ты ранен, — сказал он барону кротким голосом. — Останься здесь, пока твоя рана не заживет, и ты не окрепнешь.
— Нет, — сказал, как отрезал, барон, — пообещай, что ты позаботишься о моем сыне, и я не стану больше медлить ни минуты.
— Я обещаю, но прошу тебя снять оружие и отдохнуть.
— Нет, — настаивал барон, — я возвращаюсь сегодня же.
Аббат вскричал в изумлении:
— Неужели тебе не ясно, что раненый человек не может пускаться в обратный путь, не отдохнув? Подумай! Ночь застигнет тебя в пути до того, как ты успеешь вернуться. В лесу полно волков.
Барон рассмеялся:
— Волков я не боюсь. Не уговаривай меня, мне надо вернуться сегодня же. Но, если ты хочешь явить свою доброту, дай мне с собой немного еды и монастырского вина. Флягу вашего золотого михаэльсбургского вина я возьму с удовольствием, а большей милости я ни у кого никогда не прошу, будь то священник или король.
— Конечно, я сейчас же распоряжусь, чтобы тебе дали все, что надо, — ответил аббат своим ровным, кротким голосом и вышел отдать необходимые распоряжения с маленьким Отто на руках.
Глава 5. ОТТО В САНКТ-МИКАЭЛЬСБУРГЕ
Вот так и остался бедный сирота жить среди старых монахов в монастыре «Белый Крест На Горе». Здесь, в стороне от мирских забот и волнений, безмятежно протекали его годы, пока Отто не исполнилось 12 лет. К этому времени он стал худеньким, светлоголовым подростком с тихим, не по годам серьезным нравом.
— Бедный малый! — говаривал о нем брат Бенедикт. — Мне кажется, несчастья,
— Подумайте только! — и добрый старик трясся в беззвучном смехе.
Когда подобные рассказы достигали ушей аббата, он улыбался и говорил про себя:
— Как знать, может детский ум чище нашего и поэтому детские мысли легче. Тяжеловесный здравый смысл взрослых людей просто не поспевает за ними.
Что касается занятий, то тут брат Эммануэль, учивший мальчика латыни, считал, что у Отто вполне светлая голова и хорошая память. Ко всем в монастыре мальчик относился хорошо, со всеми был вежлив и послушен. Но среди братьев Санкт-Михаэльсбурга был один, которого Отто отличал и любил всем сердцем.
Брату Джону, ибо речь идет именно о нем, не исполнилось еще тридцати лет. В раннем детстве он выпал из рук няньки и повредил голову. Когда Джон подрос и обнаружилась его умственная отсталость, семья решила отдать его в монастырь. Тут Брат Джон влачил свое бездумное существование среди монахов, привыкших к нему, как к доброму безобидному дурачку.
Когда Отто был совсем маленьким, его отдали на попечение брата Джона. С этого часа и до тех пор пока Отто не вырос достаточно, чтобы заботиться о себе самому, дурачок Джон не расставался со своим питомцем ни днем, ни ночью. Частенько, гуляя по саду, где он любил размышлять в уединении, аббат Отто видел брата Джона, сидящего в тени грушевого дерева рядом с пчелиными ульями. Он укачивал малыша на руках, распевая песни, лишенные всякого смысла, и глядя куда-то вдаль светлыми глазами, лишенными всякого выражения.
По мере того как Отто подрастал и набирался ума, его учение в монастыре могло бы отдалить его от брата Джона, однако этого не произошло. Напротив, связь между ними крепла, а не слабела. Все свободное время мальчик старался быть рядом со своим старшим другом. У подножия горы, где монахи собирали виноград, в саду или на лужайке эту парочку всегда видели вместе. Они ходили, держась за руки, или сидели рядышком в укромном уголке. Но больше всего им нравилось лежать на дощатой площадке под крышей колокольни. Огромный темный колокол висел над ними, а рассеянные лучи солнца проникали к ним под крышу, где поселилась большая коричневая сова. Птица привыкла к своим гостям и смотрела на них сверху круглыми печальными глазами.
У подножия колокольни простирались белые стены сада, ниже — виноградники, а еще ниже текла река. Казалось, она несет свои сияющие на солнце воды в какую-то сказочную страну. Друзья могли часами лежать на полу колокольни, посматривая с высоты на мир божий и ведя преудивительные разговоры. Вот вам для примера один из них.
— Вчера утром я снова видел ангела Гавриила, — говорит брат Джон.
— Да, — отзывается Отто, — а где это было?
— В саду на старой яблоне, — рассказывает брат Джон, — я гулял в этом месте, а мои мысли бегали вокруг, как полевые мыши в траве. Сначала я услышал удивительное пение. Оно было таким низким и сладкозвучным, что походило на гудение большой медоносной пчелы. Я взглянул на дерево и увидел две горящие искры. Сначала я принял их за две звезды, упавшие с неба, но потом я догадался, что это. А ты понял?