Серебряный молот
Шрифт:
Если башмак дырявый,
если стоптан сапог,
друг может стать врагом.
Что касается Торы, то в ее жизни произошел неожиданный поворот: вместо неприязни, которую она ожидала, делая первые попытки встать на ноги, она встречала почтение со стороны окружающих, что ее очень удивило.
Люди со всей округи почитали для себя за честь посетить Эгга, посидеть и поговорить с Торой; и все с уважением смотрели на ее неуклюжие попытки разработать мышцы, которые пребывали в бездействии столько лет.
Но однажды во двор, запыхавшись, прибежал Энунд, волоча за собой плащ. Ему срочно нужно было переговорить с Эльвиром; увидев, в каком он возбуждении, Эльвир отложил работу и сел рядом с ним.
Прежде чем начать говорить, Энунд с опаской огляделся по сторонам, словно желая удостовериться, что никто их не подслушивает.
Эльвир удивленно смотрел на него, он никогда еще не видел священника таким взволнованным.
— Успокойся, Энунд, — сказал он. — Конец света не наступил в тысячелетие рождества Христова, не наступит он и завтра.
— Ты все такой же неисправимый, — сказал тот. — На тебя не действуют ни молитвы, ни угрозы.
Энунд откинулся на спинку скамьи, чтобы перевести дух после крутого подъема.
— Что заставило тебя в такой спешке явиться в Эгга?
— Ты слышал, что говорят люди о твоей матери?
— Они много что болтают о ней, и не все из этого правда. Что-нибудь новое?
— Они говорят, что все это не просто так, — сказал Энунд. — Они говорят, что я вылечил ее!
Эльвир хохотнул, видя испуганное лицо Энунда.
— Хагиос Энундос [39] … — сказал он, — святой Энунд, это звучит красиво. Ты просто купаешься в лучах славы…
— Можешь оставить при себе свой греческий и свои насмешки, — ответил Энунд. — Ты все прекрасно понимаешь. Ведь для меня это может иметь серьезные последствия.
Эльвир понял, что зашел слишком далеко, и придал лицу серьезное выражение.
— Как ты узнал об этом? — спросил он.
— Ко мне приносили больных и умоляли вылечить их, — сказал Энунд. — И я сказал им, что с удовольствием помогу, насколько позволяют мои скромные познания, но они бормотали что-то странное. В конце концов это стало казаться мне подозрительным. А сегодня ко мне явилась женщина из Бюра с маленьким мальчиком, у которого были вывернуты ступни. Я сказал ей, что ни один человек не может тут помочь. «Да, — сказала она. — Но Господь может помочь, если один из святых попросит его об этом». «Святой Лука был врачом, — ответил я. — Ты можешь попросить его о заступничестве». И тогда она посмотрела на меня так, что я испугался, и сказала: «Ты можешь помочь, если захочешь, как ты вылечил Тору из Эгга».
39
Святой Энунд (искаж. греч.).
— Да, дело плохо, — согласился Эльвир.
— Вот именно, — подхватил Энунд. — Ты можешь мне сказать, что я должен делать? — в отчаянии произнес он. — Я совершенно беззащитен, ведь я не могу выдать тайну твоей матери.
— Может, мне переговорить с ней? — предложил Эльвир.
Энунд просиял.
— Спроси у нее, не имеет ли она что-либо против, — сказал он. — Ведь если это будет так продолжаться, мне придется уехать отсюда.
Эльвир задумался.
— В принципе, состояние ее не изменилось, — сказал он. — Она просидела бы так до самой смерти, если бы не… — Он остановился и ничего больше не сказал. Потом резко поднялся, но когда Энунд собрался уходить, он попросил его немного подождать. Вернувшись, он положил на ладонь Энунда какую-то вещицу.
Священник сидел и во все глаза смотрел на эту вещь.
Это был великолепный золотой крест, украшенный драгоценными камнями, на толстой золотой цепочке.
— Однажды я выменял его, сражаясь под предводительством одного из сыновей Хайиба аль-Мансура, — пояснил Эльвир, — прозванного позже аль-Музаффаром.
Энунд хотел отказаться, но Эльвир покачал головой.
— Ты имеешь на это больше прав, чем я, — сказал он. — Он попал в мои руки в результате чьей-то насильственной смерти.
— В таком случае, я возьму его, — согласился Энунд. — Но не для себя, а для церкви.
— Когда будет следующая месса? — неожиданно спросил Эльвир.
И когда Энунд ответил ему, он сказал:
— Ты хорошенько окропи все святой водой, потому что я намереваюсь явиться в церковь.
Энунд бросил на него быстрый взгляд, но на лице Эльвира ничего невозможно было прочесть.
Тора пришла в ужас, узнав, в какой переплет попал из-за нее священник. Она охотно рассказала бы теперь всю правду. И лицо ее просияло, когда она услышала, что Эльвир собирается пойти с ней в церковь.
Эльвир хотел взять с собой Сигрид и вкратце объяснил ей, что такое месса. Он сказал, что священник является посредником Бога, когда хлеб и вино превращаются в тело и кровь Христовы. Но ему не удалось отделаться от нее так легко, как он думал: у Сигрид было много вопросов.
Люди расступились, когда Торе помогли слезть с лошади и когда она, поддерживаемая Эльвиром и Сигрид, медленно вошла в церковь. Там ее усадили на специально поставленную скамью.
Сигрид раньше никогда не была в церкви и теперь смотрела по сторонам — ей хотелось быть уверенной в том, что она здесь не лишняя.
Пришли ярл и фру Холмфрид, а также другие знакомые, которым она кивнула.
Но наибольшее впечатление на нее произвело то, что люди, входя в церковь, отвешивали глубокие поклоны, а некоторые опускались на колени.
По своим размерам церковь была не больше языческого храма, но колеблющийся свет факелов и запах благовоний создавали в церкви совсем иную атмосферу, нежели в темном, душном языческом храме. И она не почувствовала страха, неизменно возникавшего у нее в храме; изображения святых были приятны на вид, в них не было той мрачной свирепости, которую она привыкла видеть у своих богов.
Вошли Энунд и двое юношей, которых она знала. Он что-то нес в руках, и вид у него был торжественный, как никогда. И он начал говорить нараспев на каком-то непонятном ей языке. В начале службы прихожане стали на колени. Но Эльвир продолжал стоять и Сигрид, глядя на него, тоже. Время от времени она украдкой посматривала на мужа, но лицо его ничего не выражало. Лишь один раз она заметила, как он прикусил губу.
И вот наступил момент, когда все устремились к алтарю, чтобы принять святые дары.