Серебряный осел
Шрифт:
– А, – понимающе кивнул дедок и тоже понизил голос: – Дело ясное, что дело темное. Тогда тебе прямиком к матушке Каролине надобно. Та наложением рук да святыми молитвами лечит.
Хозяин согласно закивал.
– О, Каролина – это что-то! Но если и она не по может, тогда ступай к kontakt'ery Симону. Вот тот подлинный кудесник!
– Kontakt'er? – не поняла христианка. – Это как?
– Ой, дева, и не спрашивай! Страсти какие! Симону дар перешел во время общения с пришельцем из иных миров! Явился весь такой зелененький, с рожками на голове. Коснулся темечка Симонова (у
У дома, где обитала матушка Каролина, толпилась уйма народа.
– Наверное, сильная старуха! – восхитился Стир Максимус, ощутивший прилив сил и надежды. – Люди не станут ходить лечиться к кому попало!
Орланда цыкнула на разболтавшегося рапсода. Еще заметит кто, не приведи Господи. Конечно, всегда можно объявить говорящего осла чудом Аполлоновым, но лучше лишний раз не привлекать к себе внимания.
Затем тихонько порасспросила жаждущих исцеления о повадках знахарки и правилах поведения на приеме.
– Как зайдешь, – советовала одна калечная бабка, – не здоровайся. Лишь поклонись малым поклоном. Никаких богов не поминай. Не любит она того. И, главное, ни о чем не спрашивай. Сама все скажет, ежели будет на то ее милость.
«Странно, – удивилась девушка. – Как это так? Не говорить врачу о том, что тебя беспокоит».
– Уходя, тоже не прощайся, – просвещала вторая убогая старушка. – Ибо не ведаешь, вернешься еще сюда или нет.
– А сколько платить следует?
– Да сколько не жалко.
Нехорошо, снова не понравилось Ланде. Как-то размыто, неопределенно.
– И все же?…
– Ну я, например, всегда даю денарий.
– А я три сестерция.
Названные суммы не впечатляли. Маловато берет домина Каролина. И на что только такие хоромы построила. Может, на наследство?
– Постойте! – спохватилась вдруг. – Вы сказали «всегда»! Так вы уже не первый раз здесь?
– Ну да, – подтвердили обе бабульки. – С одного-то раза неужто вылечишься? Надо хотя бы недельки две-три походить. А через полгода повторить все, чтобы лечение закрепилось.
Слышавший разговор Стир приуныл.
Так долго.
Хотя… Вдруг это бабкины болезни так долго лечатся. А его таинственная Каролина, может, и сразу расколдует.
Дождавшись очереди, которая рассосалась, как ни странно, достаточно быстро, Орланда завела длинноухого страдальца под навес.
Поклонившись, как и учили ее доброжелательные старушки, она подняла голову и увидела перед собой сидящую на мягком пуфике… совсем еще юную девушку.
Смугленькая, темноволосая и темноглазая (наверное, египтянка), она устало глядела на новоявленных пациентов.
– Садись, – указала глазами на второй пуфик, стоявший перед нею.
– Вообще-то, – робко возразила «матушке» Орланда, – это не я больна, а мой осел…
– Полагаешь себя полностью здоровой? – насмешливо показала белоснежные зубы лекарка. –
От этих слов у Ланды пробежал по спине холодок.
– Ну, как знаешь, – пожала плечами Каролина и, поднявшись с места, подошла к прижавшему от страха уши рапсоду.
– Посмотрим, посмотрим, – пробормотала новоявленная Гигиена. – Хм, хм. Чудно.
Возложила длани на ослиный крестец и так простояла с минуту, закатив глаза.
– Все. Ступайте. Вам ходить еще десять дней.
Положив на поднос, где горкой лежали серебряные и бронзовые монеты, свои три сестерция, Орланда вывела Стира во двор, а затем и на улицу.
Осел подавленно молчал.
Не обратил он внимания и на приставания Ваала, вылезшего из хозяйкиной котомки и принявшегося что-то весело насвистывать в ослиное ухо.
– Ты как? – в пятый или шестой раз обратилась к поэту девушка, пока, наконец, серебряный ишак ее не услышал.
– А? – словно от глубокой спячки очнулся певец. – Что?
– Как ты, спрашиваю?
– Как, как, – огрызнулся поэт. – Да никак! Ничего не почувствовал! Потеплело в заднице, и все! Шарлатанка! С Тарпейской скалы бы ее сбросить, мерзавку!!
– Не расстраивайся! – попыталась утешить его христианка. – У нас ведь еще kontakt'er Симон есть…
Стир Максимус безнадежно махнул хвостом.
Повсеместно известный целитель жил прямо у подножия Парнаса.
По мере приближения к священной горе настроение у рапсода заметно улучшилось. Он даже начал слагать торжественный гимн-пеан во славу Аполлона:
Славный игрою на флейте, о сын великого Зевса!Я воспою, как вблизи этой венчанной снегом вершиныСмертным ты щедро даруешь судьбины их прорицанье.Я воспою, как ты завладел этим местом священным,Злого дракона Пифона сразив своей меткой стрелою…Потом строк на пятнадцать шло описание этого самого гигантского змея, испускающего, умирая, «ужасное шипение». С данным монстром поэт сравнивал диких галлов, которые лет семьсот назад попытались разграбить сокровищницу Аполлона. Эта попытка потерпела неудачу. Светлый бог не допустил грубых варваров на священную землю Дельф, поразив святотатцев ужасом.
Далее следовало обращение к спутницам Феба, музам:
О Геликон получившие, густо поросший лесами,Прекраснорукие дочери Зевса, которого слышноИздалека, вы придите развлечь златокудрого братаПением дивным своим. На утес посмотрите Парнасский.Вслушайтесь в звуки журчания вод Касталийских на мысе,Что охраняет пророческий холм неусыпно и верно.Орланда поневоле заслушалась. Напевный и величественный ритм гекзаметра настраивал на возвышенный лад. Хотелось забыть обо всех волнениях, стряхнуть с плеч усталость и идти, идти вперед, неведомо куда…