Серебряный остров
Шрифт:
Проворный луч освещал не всю стену сразу, а каждый рисунок по очереди. Малейшая неровность камня отбрасывала свою тень, от этого рисунки приобрели выпуклость, рельефность и' стали еще выразительнее. Солнце клонилось к горизонту, луч света медленно полз по стене и таинственно оживлял фигурки людей и животных.
Ребята сидели на полу пещеры, как в кинозале, и перед ними сценка за сценкой развертывался неповторимый фильм из времен доисторического человека. «Трудна жизнь охотника, — словно бы рассказывал этот человек, озабоченно нахмурив брови. — Трудна и полна опасностей. Но люди, если они вместе, если они смелы и упорны,
Да, этой картинки раньше не было, она появилась как бы из ничего — охотники, пирующие у костра. Появилась и снова исчезла, ушла обратно в камень.
Давно растаял солнечный луч, в пещере стало темно, а ребята все еще сидели, завороженные. На верное, в таком же оцепенении сидели здесь много веков назад одетые в шкуры люди — и оживали перед ними фигурки животных на стене.
— Кино! — восторженно выдохнул Санька. — Честное слово, первобытное кино!
Было над чем призадуматься… Выходит, мало с таким мастерством высечь рисунки, надо еще рассчитать ход солнца, чтобы из отдельных картинок сложился цельный и последовательный рассказ. Выходит, не такие уж дикие были они, доисторические предки!
— Теперь я знаю, как они ходили на охоту, — сказал Цырен. — У них был второй выход. Один — к морю, другой — в тайгу. Или его завалило за это время, или… или они какую-нибудь лестницу соорудили, мало ли что могут придумать — умные люди.
— Жаль, нет больше фонарика, — Рудик чиркнул спичку и запалил чадящую коптилку. — А теперь и факела не будет. Прощайте, картинки! До скорой, встречи!
— Ты что, думаешь вернуться сюда?
— А как же!
— Значит, надеешься выбраться?
Цырен задал этот вопрос с такой безнадежной тоской в голосе, что у Рудика холодок по спине пробежал.
— А ты решил пещерным человеком стать?
Цырен не ответил, и Рудик, волоча ноги по неровному полу, подумал вдруг, что не завтра, так послезавтра у него уже не хватит сил, чтобы шуткой ответить на неосторожно оброненную товарищем горькую фразу.
Назавтра их разбудил отдаленный пароходный гудок. Как ошпаренные выскочили они на площадку, махали белой рубашкой, полотенцем, кричали, но пароход был слишком далеко.
— Мне показалось, сверкнуло что-то, — сказал Санька, когда белая точка парохода превратилась в черную, а потом и, вовсе растаяла вдали. — Может, бинокль?
— Большой теплоход, если и заметил, ни за что не свернет, — возразил Рудик. — А вот по рации передаст…
Если бы хоть что-то от них зависело! Если бы в их власти было ускорить, поднажать, налечь плечом! Наверное, тогда время не ползло бы так медленно. И не чувствовали бы они себя такими беспомощными. Но они обречены были на пассивное ожидание.
В полдень Рудик сказал ни с того ни с сего:
— Когда снова сюда вернемся, надо захватить большие листы бумаги. И пару фонариков. Чтобы свести рисунки. Я придумал, как это сделать. Как маленькие пацаны рисуют монетки.
— Точно, — согласился
— Нельзя. Рисунками могут распоряжаться только ученые.
— Я и не предлагаю. Так, мечтаю.
— Да, план! — вспомнил Рудик. — Если повесить рядом план, а внизу разложить под стеклом топорик, ножи, крючок, рыбку и остальное — небось, вся школа сбежится. Так и назовем Пещера Трех Робинзонов! Не понимаю, что тут смешного, Цырен!
— Да нет, ничего. А вы рассуждаете и сами не догадываетесь о чем. — В глазах Цырена зажглась хитреца, и Санька понял: сейчас он предложит какую-нибудь новую занимательную игру. Так было всегда. — О школьном музее, вот о чем! Если серьезно, много чего можно собрать. Пусть эти наши находки будут главной… ну, приманкой, что ли… Основой музея. А вокруг столько всякого нарастет — вы даже не представляете!
— Например?
— Разве не интересно — гражданская война?
Например, у нас фотография есть: вот так Сергей Лазо сидит, а вокруг него красные партизаны. Или первый колхоз. У деда разных удостоверений, грамот, мандатов — целая пачка…
— Так он и даст их тебе!
— Для музея даст. Потом ваша со Снегирем модель «Байкала»…
— Ну, ее еще доделать надо.
— Доделаете. А если рядом поместить фотографию твоего дедушки и написать, что ты нам рассказал…
— Да, пожалуй, — согласился Рудик, и смуглые скулы его порозовели.
— Видишь, а я только начал! Дальше — у Кешки есть кусок сланца с отпечатком древнего папоротника. А у Давиденко — голубой камень лазурит, которым при царе дворцы украшали.
— Тогда уж и чучело глухаря можно выставить, — предложил Санька. — Пылится у нас в чулане почем зря.
— Правильно. А твою старинную лоцию?
— Стырят еще, — опустив глаза, сказал Рудик.
— Испугался! Думаешь, только тебе интересно?
— Тогда уж и легенду о верблюдах Чингисхана! Записать и на стенку повесить… в рамочке.
— Легенду нельзя! — запротестовал Цырен. — Что вы, братцы! Тут такое начнется… Все бросятся клад искать, про уроки и думать забудут. Шум, скандал, родительское, собрание… Вообще это секрет. Я только вам доверил…
— Слушай, а где все это размещать? — хватился Рудик. — В школе и без того теснота.
— Ничего, найдем. Было бы что размещать. Устроим переговоры: директор школы — директор музея. Договоримся!
— Директором музея, конечно, будешь ты?
Цырен не ожидал такого подвоха и надулся.
— Нет уж, с меня хватит! Стараешься, стараешься, а вы…
— Сам предложил, а сам в кусты. Если не ты, кто же тогда?
— А хоть кто! Пусть Санька попробует.
Санька только усмехнулся. Уж что-что, а это он знал наверняка: даже если организуется музей, не быть ему директором. Не для него такие штуки. «До музея дело наверняка не дойдет, поговорим и забудем, как обычно, — думал он. — Разве что настроение подымется. А вообще-то странно — спорить о будущем музея, когда еще неизвестно, чем все кончится. Может ведь и плохо кончиться это приключение. Увлекаемся мы, как пацанята. Увлечемся — и ничего, вокруг не замечаем. Вымахали под потолок, а все еще детский садик…»