Серебряный остров
Шрифт:
— Ну, чего ты возишься?
— Чего, чего… Развязать не могу, намокло.
Гулко отозвалось эхо — словно хор маленьких шепелявых гномов захихикал и запыхтел в черной глубине пещеры: «Гу-гу-гу! Хи-хи-хи! Ох-ох-ох!» Где-то далеко возникли два огонька, похожие на фары вынырнувшего из-за горизонта автомобиля. И сразу оказались рядом, в пяти шагах, не больше, но уже не желтые — зеленоватые, как глаза у кошки. А может, у какого-нибудь лешего? Цырен почувствовал, что ладони его взмокли и внутри защемило. Вот ведь не верит человек ни в бога, ни в черта, а столкнешься с чем-то непонятным в темном углу — первая
Вдруг пещеру заполнил человеческий вопль — надрывный, леденящий душу:
— Уйди! Уйди! Уй-ди-и-и-и!
У Цырена подкосились ноги. Но уже в следующий момент помимо сознания сработал какой-то древний инстинкт — и его как пружиной отбросило назад, к выходу. Он готов был бежать без оглядки, даже и не вспомнив, где находится. Если бы не Рудик, тоже ринувшийся к лазу, Цырен, возможно, успел бы выскочить из пещеры. Но они помешали друг другу, и тут Санька схватил их за плечи.
— Куда? Эх вы, разведчики! Кого испугались? Это же филин! Обыкновенная сова. Кыш, кыш! — закричал он и ударил в ладоши.
Из дальнего угла пещеры послышалось испуганное сопение, неуверенное хлопанье крыльев. Теперь настала пора пугаться сове, если это действительно была сова… Наконец вспыхнул фонарик и, перечеркнув его луч, ослепленная светом птица грузно метнулась к выходу.
— Уф ты, напугала! — с облегчением вздохнул Рудик. — А я уж драпануть собрался.
— Да, сейчас разбежались бы, — нервно рассмеялся Цырен.
— Ладно, хозяйку выгнали, теперь добро пожаловать, — пригласил Санька. — Только она закричала, я сразу все понял. Мы с отцом как-то слышали ее голосок ночью на охоте…
Высвечивая фонариком метр за метром, ребята обошли свои новые владения. Пещера оказалась довольно просторной, с высоким сводчатым потолком и совершенно пустой: ни камня, ни кости, ни старого кострища. Правда, Цырену почудилось, что в одном месте стена и часть свода словно закоптились — таким черным был этот угол по сравнению с другими. Он коснулся шероховатой поверхности, но пальцы остались чистыми. Значит, это была черная порода, только и всего.
— Да, дровишек нам тут не припасли, — сказал он задумчиво. — И все-таки здорово повезло. Если бы на уступе кто-нибудь уснул, искать его, однако, пришлось бы в Байкале.
— Да, был жуткий риск, — поддержал Рудик. — Надо же, куда забрались! Запросто могли сорваться.
— А на скалу высаживаться не риск? Скажите мне спасибо, а то сейчас рыб кормили бы.
— Спасибо, Цырен, спаситель ты наш! И что живы остались, и что пещеру нашли — твои заслуги. Вовремя же мы тебя капитаном избрали!
— Избрали! А кто говорил?..
— Нет, нет, — поспешно согласился Рудик. — Теперь уж я понял… В такие моменты никак нельзя новгородское вече разводить. Все правильно: командир, приказы, дисциплина…
Цырен торжествовал: даже упрямый Рудик признал его правоту, а сколько споров было!
— Ну, а теперь, — закончил свою мысль Рудик и, посмеиваясь, подтолкнул Саньку плечом, — теперь трудности позади, без командиров обойдемся. Точно, Сань?
— Давайте-ка лучше спать, а без командиров обходиться завтра будем.
Так и не понял Цырен, по-настоящему друзья оценили его капитанство, закончившееся в итоге так удачно, или только насмехаются и гнут прежнюю линию? Однако энергия в нем кипела, ему хотелось быть смелым, находчивым, изобретательным — пусть ребята лишний раз убедятся, чего стоит Цырен. И тут очень кстати в голову ему пришла счастливая мысль.
— Хватит рассуждать. Разведем-ка мы костерок да малость обсушимся перед сном.
— Костер? Из чего? — удивился Санька.
— Сейчас увидишь.
Цырен вылез из пещеры — и вскоре у входа появились ворох желтых сосновых игл, кучка смолистых шишек, несколько хворостин и увесистых сучков, а потом еще и груда коры, содранной перочинным ножом. Костер был маленький, но жаркий, в пещере сразу запахло жильем. За пятнадцать минут рубашки и штаны почти высохли. Ребята достали из тощих своих рюкзаков у кого что было теплого: Рудик — одеяло, предусмотрительно завернутое в полиэтиленовую пленку, Цырен — толстый шерстяной свитер, Санька — телогрейку. Телогрейка совсем промокла, пришлось примостить ее под головы. Уставшие и напереживавшиеся за день, ребята потеснее прижались друг к другу — и сон мгновенно смолил их.
* * *
Цырен проснулся рано. В пещере было светло, на стенах и на потолке играли солнечные блики. Настроение было бодрое, от вчерашних страхов, от усталости и следов не осталось. И Цырен, пожалуй, был даже доволен, что судьба преподнесла им столько сюрпризов сразу — и горную, и кораблекрушение, и пещеру. Особенно пещеру!
Он вышел на уступ. Только что взошло солнце, и дымчато-серые утренние дали сразу поголубели. Полого загнутой подковой на север и на юг тянулся Байкал, а там, где горы двух берегов сливались, угадывался новый простор, уже недоступный глазу.
К югу от пещеры лежали жилые места: километрах в двадцати — их родной Сохой, дальше — Горячие Ключи, где они учились, а еще дальше — вообще теснота, на каждые пол сотни километров два-три поселка. К северу же тянулись земли совершенно необитаемые: ни деревеньки, ни избы, ни дымка из трубы.
Так что ребята с полным правом могли считать себя единственным населением всей этой двухсоткилометровой прибрежной полосы. Чем не робинзоны!
Цырен настроил бинокль, стараясь разглядеть, если не Сохой или Горячие Ключи, скрытые за мысом, то хотя бы черную точку парохода или катера.
Но ничего не обнаружил. Море лежало перед ним чистое и пустынное, будто никогда никакие люди не жили по берегам. Таким был Байкал века, даже тысячелетия назад. Таким видели его предки Цырена, буряты, охотники и пастухи, когда выходили с луками на высокий берег или выгоняли на прибрежные пастбища свои отары. Таким же увидели его русские землепроходцы, ступив на эти земли триста с лишним лет назад.
Цырен гордился, что он бурят и что это великое, в песнях воспетое море испокон веку принадлежит его предкам. Недаром глаз его узок — чтобы ловчее выцеливать дичь, недаром сильна рука — чтобы вернее поразить зверя. Однако он чувствовал и кровное свое родство с теми голубоглазыми, светлобородыми богатырями, которые заново открыли Сибирь и принесли его предкам ружья для охоты и зерна пшеницы, чтобы засеять пустынные степи. Все очень просто: его мать была бурятка, а отец — русский…