Шрифт:
Annotation
В этом мире туман поселился навсегда. Разъединил его, породил деньги-змейки и дал работу дружной морской братии, всегда тоскующей о чём-то необычном.Рассказ занял третье место на конкурсе "ФантЛабораторная работа – 17".
Гринька сидел на глинистом обрыве и беспечно болтал ногами. Мошки крутили танцы, жужжал заблудившийся шмель. Летний ветерок ворошил волосы. Над водой клубился густой вечерний туман.
Кажется, что протяни руку – и дымка потянется навстречу, выкинет
Гринька понимал, что в случае такой удачи он ничего сделать не сможет: только нырнёшь в туман и плюхнешься в воду, а добыча точно ускользнёт. Но в последнее время, когда за день намаешься на пароме, сидеть на берегу и мечтать о внезапном счастье превратилось в привычку. Хоть немного развлекаешься.
В шею что-то кольнуло. Гринька почесался, рассчитывая прогнать комара. Кольнуло в бок – досадливо хлопнул. Когда снова укололи, Гринька развернулся, земля под ним обвалилась, и, беспомощно хватаясь за жухлую траву и глину, он съехал к самой воде. Ободрал локти.
– Плавать-то умеешь, мечтатель? – наверху смеялась рыжая девушка.
Гринька чертыхнулся, отряхнулся, осторожно пробрался по камням к овражку и вскарабкался обратно на обрыв.
– Ты кто? – захотелось, конечно, столкнуть незнакомку и тоже посмеяться сверху. Ведь знает, как страшно намочиться. Но она же всего лишь колола его, заигрывала…
– Путешественница, понял? – девушка смело подошла и взъерошила ему волосы. – А вот ты кто, такой неуклюжий?
Гринька будто онемел. Неужели он настолько беспомощный и беззащитный, что любая прохожая вот так запросто подбирается, щекочет, чуть ли не сталкивая в воду, и потом без разрешения трогает его волосы? И смотрит нагло. И смеётся.
– Ну, молчи-молчи. Мне такой и нужен. Но если змейку не поймаешь – загрызу. Я, кстати, Вейка.
Девчонка как ни в чём не бывало скинула походную котомку, достала свёрнутую холстину, закупоренные баночки с красками и пару кистей. Гринька опасливо отступил:
– Ты не путешественница.
– Лучше помоги, а? Если поймаем змейку и ты меня переправишь на ту сторону, я придумаю, как тебя отблагодарить. Бросишь батрачить, купишь земли и построишь дом. Меня жить позовёшь, – назвавшая себя Вейкой подмигнула и протянула пустую банку с захлопывающейся крышкой. – Это для неё.
Гринька несмело взял. Всё это попахивало авантюрой и каторгой.
– Сейчас я буду писать, а ты сосредоточься и жди. Когда змейка выскочит из тумана и потянется к полотну, лови и запихивай в банку, – Вейка ещё раз подмигнула и уселась на траву, – и помни, что загрызу!
Гринька недоверчиво присел на колени. Странная ситуация. Сбежать не хватало духу: рыжая заворожила. Тюкнуть бы её за выходку, да обида сразу прошла. Захотелось дождаться и понять, что за приключение такое. Наказание не пугало – не верилось, что эти веснушчатые ручки сотворят колдовство, способное притянуть серебряное чудо, которое вживую лично он никогда не видел. Только в виде рубленных монет-десятин. Девчонка скорее не в себе. Но почему-то совершенно не хочется разочароваться.
Заныл содранный локоть, прогоняя размышления.
А Вейка меж тем уверенно намешала разноцветное масло на подоле, быстрыми мазками нанесла на холст подобие радуги и вдруг тихо запела о том, как сиротливо жить в мире, рассечённом на две половины. Мире, окружённом морской водой, которая отторгает человека и рождает серый туман. О том, как нелёгок труд моряков, ежедневно пробирающихся к противоположному берегу сквозь мглу, крадущую души. О том, что серебряная змейка однажды принесёт избавление…
Гринька заслушался и не заметил, как побледнел туман, налился свечением, заметались в нём яркие всполохи. Лишь любовался, как лёгкая рука рождает красочные танцы, манящие необычными линиями и цветами.
Вейка неожиданно закашлялась. Наваждение тут же спало.
– Не получится. Не долечилась. Потом попробуем, – девушка подскочила и принялась собираться. Холст безжалостно забросила в туман. – А ты, небось, размечтался. Может, завтра повторим.
Только когда Вейка исчезла в высоком кустарнике, Гринька понял, что даже не представился. Остолоп. И куда она в таком грязном сарафане?
*****
Долго же возвращаться с любимого обрыва. Вверх-вниз, вверх-вниз, пока не взберёшься на обрывистый холм, упирающийся в поселение. И остановишься отдохнуть.
Южная пристань притягивала простотой и гармонией. Особенно когда любуешься ею с самой вершины. Понятный рисунок: её заново отстроили после пожара. Чёткая линия новенького причала с рядком посудин разного калибра. Склады-навесы, укрывавшие товар, и крепкие бараки, приютившие портовиков, моряков и рыбаков. Шпиль главного управления. Единственным злачным местом была корчма, которую хозяин пристани всё грозился прикрыть. Она жалась к тракту, уходившему на северо-запад в столичную область.
Вечер доедал солнце, и Гринька был уверен, что старик уже в корчме, давно пьёт разведённую медовуху, побаиваясь перебрать и мучаться на следующий день на вахте. Так хотелось поделиться с ним случившимся…
Скатившись с холма, Гринька сквозь заросли пробрался к тракту, прямиком к кабаку – благо зазывающий фонарь, раскачивающийся высоко над главной дверью, был виден издалека.
Внутри битком. Будучи редким гостем, он не ожидал, что в непраздничный день может собраться столько народу. Подойдя к замусоленному столу, за которым старик угрюмо прикладывался к именной кружке с выщерблинами, Гринька возбуждённо ткнул его:
– Привет, слушай, сегодня скрипачи будут? Ты не говорил.
– О, малыш. Как ты мне надоел. Дома пить не даёшь, так ещё и сюда припёрся.
– Да пей, сколько пожелается. Совет нужен.
Старик хмыкнул, кивнул, чтобы Гринька присоединялся, и сделал большой глоток. Поморщился.
– Совет тебе… Влюбился небось. Совет тебе простой: выпей. Это раз. Скоро придёт бродячая художница – обещает рисовать необычные портреты. Вот ты постарайся, чтобы и тебя нарисовала. Заметит твою морду богатая вдова на выставке – удачно женю. Это два.