Серебряный ублюдок
Шрифт:
— Ты выглядишь ужасно самоуверенным.
— Ага, — отвечает он, и мне не остается ничего другого как рассмеяться.
Эта неделя была похожей на сумасшедшие, долбанные эмоциональные американские горки, но, по крайней мере, у меня всё ещё есть Реджина и Эрл. Мотоцикл ревет позади меня, и я оглядываюсь назад, чтобы увидеть фары Пака в зеркале.
Так что теперь у меня есть Реджина, Эрл и Пак. Ну, у меня есть Пак до тех пор, пока мне не придется стрелять в него. Если я и буду стрелять, у меня нет сомнений, что Эрл поможет мне.
Он всегда так делает.
***
Рука
— А ты неплохой будильник.
— Я рад оказаться полезным, — говорит он. — Во сколько тебе нужно быть в школе?
— Не раньше одиннадцати, — отвечаю я, смотря на часы.
Девять утра, а это значит, что у меня есть еще час, чтобы подготовиться перед выходом. Пора завтракать и принять душ, и, наверное, будет не лишним взять с собой что-нибудь перекусить. Моя смена начинается только в семь вечера, но Тереза оставила сообщение с просьбой прийти пораньше. Мне определённо пригодились бы дополнительные деньги. Моя поездка в «Уолмарт» и оплата электричества оставили меня с четырнадцатью долларами. Этого должно хватить, чтобы продержаться до следующей зарплаты, а пока, наверное, не стоит отказываться от приглашений Блейка на обед и не есть слишком много. Я решаю встать, но Пак ловит меня за руку и укладывает на прежнее место.
— Минутку, — говорит он. — Хотел с тобой кое о чём поговорить.
— О чем именно?
— Ты работаешь завтра вечером?
— Сегодня среда, так что да, — отвечаю я с любопытством. — А что?
— У нас дела в клубе, — говорит он.
Я крепко обнимаю его. У меня появляется ощущение, что я знаю, в каком направлении пойдет разговор. И мне это не нравится.
— Мне нужно работать, — отрезаю я.
— Если бы я поговорил с Терезой и устроил тебе выходной, это было бы нормально? Она должна мне. Это не было бы обычным делом, но к нам приезжают гости из другого города. Я бы хотел, чтобы они тебя увидели.
Его слова кажутся мне странными.
«Я бы хотел, чтобы они тебя увидели». Не «я бы хотел, чтобы они познакомились с тобой». Пак хочет, чтобы они смотрели на меня, как на вещь, которой можно владеть и попользоваться... Это вызывает воспоминания, и не все они приятные.
— Я не люблю байкерские вечеринки, — говорю я. — И мне не следует прогуливать работу — я не так долго там работаю, чтобы просить об одолжении. Я всё равно не могу себе этого позволить.
Он молчит, проводя маленькие круги на моем плече.
— Ты знаешь, что я член мотоклуба, верно? — наконец спрашивает он с оттенком смеха в голосе. — Байкерские вечеринки — это большая часть моей жизни, и они
Я откидываю голову назад, смотря на него.
— Я не твоя старуха. Мы как бы встречаемся, некоторым образом.
— В корне неверно, — не соглашается Пак. — Ты сидишь на заднем сиденье моего байка, и ты под моей защитой. Это чертовски близко к определению старухи.
— Нет, — говорю я, качая головой. — Я серьёзно, Пак. Я не хочу туда идти. Мы можем встречаться, заниматься сексом, что угодно. Я никогда не буду чьей-то старухой. Это все у меня уже было.
Его взгляд отрывается от моей груди.
— Не понял? Ты только что сказала, что была чьей-то старухой?
Я вздыхаю, плюхнувшись рядом с ним.
— Извини, я говорила о маме. Я видела, каково это быть старухой, что с ними происходило, не только с мамой, но и с другими женщинами. Все это веселая игра, пока кто-то не ударит тебя по лицу за то, что ты не принесла еще пива.
— Ты снова ведешь себя как сука.
— Отвали, — говорю я, скатываясь с кровати.
Я иду в ванную, хватая одежду по пути. Не хочу этого дерьма, не от Пака. Ни от кого другого.
— Ты, по сути, сказала, что я буду бить тебя, но когда я называю тебя своей старухой, то снова оказываюсь придурком? — спрашивает он твёрдым голосом. — Христос, Бекка. Достань голову из задницы наконец. Я не делал с тобой такого дерьма, и я уже устал оправдываться за то чего не совершал.
Я поворачиваюсь, открыв рот, чтобы прервать его, когда до меня доходят его слова.
Пак оказывается прав.
Я чертовски оскорбила его. Снова. Я закрываю рот и моргаю.
— Ты все верно говоришь, — наконец медленно признаю я. — Я не готова взять на себя ответственность, но мне не очень нравится, как ты все преподнес.
— Я называю вещи своими именами.
Мы смотрим друг на друга, и я качаю головой.
— Не думаю, что это сработает. Моя жизнь такая сумбурная. Сумасшедшая. Меня не хватит для отношений.
Пак встает и подходит ко мне, весь такой ленивый и хищный. И, наклонившись к моему уху, шепчет:
— Ты все усложняешь. Я просто пригласил тебя на вечеринку. Хочу похвастаться тобой, потому что ты красивая, и я горжусь тем, что кто-то вроде тебя мирится с кем-то вроде меня. Что ужасного в том, что мужчина чувствует симпатию к своей женщине?
Я вздрагиваю, потому что он всё ещё пахнет сексом. Я хочу продолжения.
— Хорошо, — отвечаю я. — Но только если Тереза не будет против. И никакого сумасшедшего дерьма.
— Ты ничего не обязана делать, — говорит он. — Ты покажешь мне уважение, я покажу тебе уважение, и мы хорошо проведём время.
Я протягиваю руку и беру его затвердевающий член, слегка сжимая его.
— Мы еще как хорошо проведём время, — соглашаюсь я, надеясь, что это правда.
Стоит попробовать, и я уверена, что он сможет отпросить меня с работы. Клуб всегда был так же глубоко укоренен в жизни долины, как и шахта или профсоюз — когда они просили об одолжении, люди отвечали: «да». Не из-за страха. Из-за уважения.